Элизабет Чедвик - Летняя королева

– Я знаю, что вы страдаете, сын мой, – отвечал Сугерий, – но вы не вправе сомневаться в воле Божьей, к тому же у вас родилась здоровая дочь. Такое событие стоит отпраздновать, ведь в будущем вы сможете подобрать ей хорошую партию. И вы, и ваша жена достаточно молоды, чтобы попытаться еще раз.

Людовик содрогнулся.

– Только не с ней, – отрезал он. – Она подвела меня в последний раз.

– Но в случае развода вы потеряете Аквитанию, и, если уж на то пошло, это гораздо серьезнее, чем потеря жены. Я советую вам не торопиться, хорошенько все обдумать. Представьте, что будет означать такой шаг для Франции, а не только лично для вас.

Людовик прикусил щеку. Он уже все для себя решил, но понимал, что Сугерий будет бороться с ним до последнего из-за огромного богатства Аквитании. Однако Людовика это больше не интересовало. Нужно избавиться от Алиеноры. Когда он впервые ее увидел, она показалась ему ангелом. Он относился к ней с трепетной любовью, но оказалось, что она привнесла в его жизнь только скандалы и позор. Из-за нее Людовик чувствовал себя виноватым и нечистым, да она сама была нечиста, поскольку рожала ему одних девчонок. Лекари объяснили ему, что женщина, рожающая лишь девочек, чересчур сильна в своих соках, и этот неестественный дисбаланс способствует тому, что ее семя побеждает семя мужа; таким образом, на свет появляются только женские особи. Другое объяснение этого факта – то, что семя мужа недостаточно сильное, чтобы брать верх, но Людовик даже в расчет не брал собственную слабость. Это была ее вина, целиком и полностью, поэтому нельзя больше терпеть жену с таким пороком. Он начнет поиски более подходящей подруги, той, которая родит ему сына.

– Хорошо, – обронил он Сугерию. – Я все обдумаю.

Старый священник закашлялся и сделал глоток вина.

– Вы должны позаботиться о крещении новорожденной. Какое дать ей имя, уже решили?

Людовик об это даже не задумывался – был сосредоточен на сыне. И разумеется, он не собирался поменять имя на Филиппу, хотя оно встречалось в обоих семействах.

– Я оставляю решение за женой. Она родила ее. Пусть теперь и назовет.

Алиенора закончила молитву, перекрестилась и поднялась с колен, выдохнув облачко пара. В это серое февральское утро холод в церкви пробирал до костей, а лучи света, падавшие из высоких окон на плиточный пол, не приносили никакого тепла. Церковь обогревали только мигающие свечи, выставленные в ряд. Алиенора на секунду задержалась, чтобы зажечь свою свечу и поставить к остальным.

Вот уже несколько недель, как Сугерий лежал в могиле. Сен-Дени отзвонила по своему любимому аббату, когда его укладывали на вечный покой в церкви, которую он прославлял последнюю часть своей жизни. Он умер в страхе за свою душу – в страхе, потому что слишком много времени уделял политике и мирским проблемам, вместо того чтобы заняться духовными. Он умолял Бернара Клервоского побывать у его смертного одра и помолиться за него. Но Бернар, сам старый и дряхлый, не сумел приехать, а прислал вместо себя льняной платок, который Сугерий и сжимал в руке, когда умирал, прося, чтобы за его душу служили постоянные мессы и молебны.

Как странно, думала Алиенора. Она знала Сугерия все те годы, что была королевой Франции. Он часто вызывал в ней раздражение и досаду, когда мешал ей. Аббат проявлял невероятную изобретательность, достигая своей цели, но ни разу она не чувствовала угрозы, и это поднимало его в ее глазах. Он не позволял личному мнению влиять на его поступки. Людовик рыдал как дитя, потеряв наставника. Тем не менее, когда слезы просохли, взгляд его остался жестким.

Алиенора вернулась в гостевой дом, где проживала до возвращения в Париж. Ей предстояло написать письма вассалам и священникам. Смерть Сугерия послужила концом и одновременно началом, но последнее несколько задержалось, пока не отзвучала финальная нота. Прошлой ночью Алиеноре приснился Пуатье; теплый, пахнущий тимьяном ветер ласкал ее веки, приподнимал волосы и наполнял душу тоской.

Людовик не присоединился к ней за молитвами, предпочитая держаться отдельно, но сейчас он ее поджидал, в простой темной одежде, украшенной лишь золотым нагрудным крестом с мощами. Бледный, с впалыми щеками, одним своим видом он вызвал у нее дрожь. Она поздоровалась и тут же отошла подальше. После рождения второй дочери, которую Алиенора назвала Алисой, они почти не виделись и не разговаривали друг с другом. Девочка родилась в начале июня, а в конце июля королева покинула свое заточение. Алису она передала на попечение кормилице в тот день, когда снова вошла в церковь, и в начале сентября у нее возобновились месячные. Людовик ни разу не навещал ее в спальне, а она и не поощряла его. Их брак был таким же холодным и безрадостным, как это сырое февральское утро.

– Я хочу поговорить с тобой о расторжении нашего брака, – сказал Людовик, уныло опустив уголки рта.

Алиенора вскинула брови:

– Я много раз предлагала тебе развестись, но ничего не добилась.

– О, теперь результат будет, я ручаюсь.

– Ты хочешь развестись, чтобы заключить другой брак и родить сына? – Она язвительно улыбнулась. – Вполне возможно, что тебе на роду написано иметь только дочерей, Людовик. Ты об этом думал?

У него задергалась щека.

– Ничего подобного. Наш брак, что бы там ни утверждал папа, родственный, а потому греховный в глазах Господа. Нам нельзя оставаться вместе.

– Ты знал, что мы родственники, в тот день, когда женился на мне.

Людовик вспыхнул:

– Я понятия не имел!

– Зато Сугерий прекрасно все знал, но ничто не имело значения, лишь бы Аквитания досталась Франции. Многие пары, такие же родственники, как мы, в четвертом поколении, живут вместе всю жизнь, и у них рождаются сыновья. Родственный брак – удобный предлог для расставания. – Она развела руки в стороны. – Я с радостью соглашусь на развод, Людовик, но если бы ты исполнил мою просьбу в Антиохии, то мы не потратили бы попусту три года.

Он нахмурился:

– Антиохия была вызовом и оскорблением моему пребыванию на троне. Я хотел расторгнуть брак, когда мы прибыли в Тускул, но папа рассудил иначе. Я сделал все, что мог, но он явно ошибся, так что нам нужно расстаться.

Алиенора испытала огромное облегчение, но с привкусом горечи и отупляющим чувством обреченности. Она не желала этого брака, но раз они поженились, хотелось верить, что у них будет прочный союз и что проблеск симпатии перерастет в нечто глубокое. Вместо этого интриги придворных изломали, испортили их отношения. И в конце концов союз распался. Теперешний этап она восприняла как неудачу. И в то же время как освобождение. Впереди предстояло много месяцев переговоров, но пусть уже будет принято решение, и пусть родственные связи послужат благовидным предлогом, хотя оба знали, что истинная причина в другом.