Элизабет Чедвик - Летняя королева

– Что ж, если ты сможешь убедить папу пересмотреть решение, давай двигаться вперед. – Она устремила на него твердый взгляд. – Разумеется, твое правление в Аквитании закончилось. Ты должен отозвать всех своих представителей и убрать гарнизоны с моей территории.

– Это будет сделано, – коротко пообещал Людовик. – Но наши дочери по-прежнему остаются твоими наследницами, и я должен соблюдать их интересы. Они будут жить у меня и воспитываться при моем дворе.

Королева на секунду засомневалась, но потом приняла это условие. Да и что она знала о своих дочерях? Мария едва ходила, когда Алиенора отправилась в чужие земли и не возвращалась во Францию целых три года. Алиса еще совсем малышка. Ни одна из ее дочерей не знала своей матери, а она не знала их. Алиенора испытывала лишь сожаление и чувство потери того, что могло бы быть.

– Значит, мы договорились, – продолжил Людовик. – Я начну хлопотать. – Коротко кивнув, он покинул гостевую комнату.

Алиенора уставилась на дверь, которую он закрыл за собой. Она оцепенела, а ведь по всем законам ей следовало бы воспарить, как орлице, вырвавшейся на свободу. Проведя слишком много времени в заточении и чуть не обломав себе крылья в попытке убежать, она совсем пала духом, и ей требовалось время, чтобы подготовить себя к полету и набраться смелости, чтобы парить.

Теперь она могла бы получить Жоффруа, но все так изменилось. Можно вернуться в Пуатье и почувствовать, как теплый ветер треплет волосы, но она будет уже другой: исчезла невинность, и жизнь уже совсем не та. Теперь, когда Аквитания больше не объединена с Францией, ей предстоит найти новую стратегию, выработать линию поведения, чтобы выжить.

Дел впереди много, но этот день она посвятит раздумьям. Действовать начнет завтра.

Жоффруа де Ранкон взглянул на письмо, что держал в руке, и перевел взгляд на архиепископа Бордо. За окном крепкий мартовский ветер гнал пушистые белые облака мимо огромной башни замка, глядящего на реку Шаранту. День выдался холодный, поэтому в очаге ярко пылал огонь, но все-таки в воздухе чувствовалось обещание весны.

– Наша герцогиня возвращается домой, – сообщил Жоффруа, и где-то в глубине души у него вспыхнула искорка. Как жаль, что ей вообще пришлось уезжать.

– Да, – отозвался де Лору, – хотя ждать еще до осени, но и тогда брак не будет расторгнут, что случится только в следующем году.

– Она пишет, что Людовик отыскал трех епископов, готовых объявить развод, – сказал Жоффруа. – Но согласится ли папа?

– Думаю, он понимает, что больше ничего нельзя сделать, – ответил архиепископ, – и теперь нужно пойти на уступки. Речь ведь не идет о том, что кто-либо из супругов опротестовывает развод или у кого-то за плечами другой брак.

Жоффруа опустил взгляд на кусок пергамента с элегантно начертанными буквами. В письме сообщалось, что Людовик и Алиенора прибудут осенью и осмотрят свои владения. Французских солдат и представителей нужно будет убрать во время визита, и де Ранкону поручалось найти аквитанцев на освободившиеся посты. В конце Алиенора сделала отдельную зашифрованную приписку лично для него, в которой говорилось, что она с нетерпением ждет осени и что каждое утро просыпается с надеждой вернуться к нему. Она употребила слово «Аквитания», но он догадался, что это замена его имени. Ему не хотелось ее подводить, и в то же время опасался, что уже слишком поздно.

Архиепископ следил за ним пытливым взглядом.

– Трудные наступят времена, – заметил он. – У нашей герцогини сильная воля, но женщина есть женщина, тем более одна. Ей понадобится наставник, и многие попытаются этим воспользоваться.

Жоффруа не дрогнул под взглядом священника:

– Этого можно будет избежать, если мы ее защитим. Я жизнью готов отстоять ее права герцогини.

– Истинно так. Вы человек чести и поступите как подобает.

Жоффруа ничего не сказал, ибо не знал, насколько хорошо осведомлен архиепископ и можно ли считать его союзником. Он подозревал, что они оба фехтуют в темноте. Когда Алиенора вернется в Аквитанию в качестве полноправной герцогини, ей понадобятся в советники придворные и священники, поэтому было бы разумным заручиться их поддержкой до ее прибытия.

Архиепископ вздохнул:

– Как и ее отец, я надеялся, что брак между королем Франции и нашей герцогиней будет всем только на пользу. Он задумал, чтобы его дочь стала основоположницей великой династии. Мы не могли знать, что все обернется подобным образом.

– В самом деле, – согласился Жоффруа и сразу умолк, поскольку больше добавить было нечего.

Он ущипнул себя за переносицу, чувствуя усталость и отупелость. Жоффруа уже не рвался вперед к новым вершинам, а казался самому себе скорее исчезающим следом в пыли.

Во дворце поселилась болезнь. Людей охватывала лихорадка, сопровождавшаяся резью в глазах, насморком и чесоточной сыпью. Обе дочери Алиеноры подхватили заразу, как и кузены Вермандуа, поэтому детскую в королевском дворце заполнили больные капризные дети. Людовика свалила лихорадка, как раз когда он готовился к войне в Нормандии с молодым герцогом Генрихом и его отцом, Жоффруа Анжуйским. В тот день, когда ему предстояло выступить с армией и воссоединиться с Эсташем Булонским [30] Эсташ (Евстахий) IV, граф Булонский (1130–1153) – старший сын и наследник английского короля Стефана Блуаского. – тот уже вступил на поле боя, – Людовик лежал в постели, обливаясь потом и дрожа в бреду. Его одолевали кошмары, в которых аббат Сугерий грозил ему адским огнем. Испугавшись смерти, он послал за исповедником, а слугам приказал одеть себя в мешковину. Стало ясно, что он не поправится за день или даже неделю, а основную битву кампании – удар по Руану – придется отложить.

– Людовик решил объявить перемирие, – сообщил Рауль Алиеноре и Петронилле, когда пришел навестить детей. – Он не может повести армию в Нормандию в таком состоянии, а сколько продлится болезнь, пока неизвестно.

Петронилла отвернулась от мужа и больше на него не смотрела – видимо, на что-то сердилась. Она выжала кусок ткани и положила на горячий лоб сына. Мальчик захныкал, потом расплакался.

Алиенора обратилась к Раулю:

– Как же это перемирие будет заключено?

Он бросил гневный взгляд на жену:

– Граф Анжуйский с сыном должны приехать в Париж, чтобы обсудить ситуацию и согласиться на перемирие в обмен на определенные уступки.

– Какие именно?

– Людовик признает сына Жоффруа герцогом Нормандии, а они отдадут территории в Вексене, которые им подчинены.

– И он думает, что они согласятся?

Рауль пожал плечами:

– Это всем выгодно. Король слишком болен, чтобы возглавить кампанию против Руана. Ему придется улаживать много дел, и времени не хватит, чтобы начать военные действия после выздоровления. Если удастся договориться о перемирии до следующего года, да к тому же получить новые земли, тем лучше. Граф Анжуйский вместе с сыном в обмен на полоску земли выиграют ценное время, чтобы разобраться с собственными проблемами. – Он слегка улыбнулся. – Я слишком старый боевой конь и не горюю, что мы не едем на войну. Меня устроит, если подпишут перемирие.