Пенни Винченци - Наперекор судьбе

– Себастьян становится просто невыносимым. Отказать бедной крошке в крупице удовольствия! Не беспокойся, Кит, я сама с ним поговорю.

Кит не представлял, какие бабушкины доводы могли бы заставить Себастьяна передумать. Тем не менее леди Бекенхем нашла нужные слова, поскольку вскоре она позвонила внуку и сообщила, что Себастьян согласен отпустить Иззи в Эшингем.

– Бабуля, как тебе удалось уломать этого упрямца? – искренне удивился Кит.

– Видишь ли, Кит, я знаю Себастьяна гораздо лучше, чем очень и очень многие, – ответила леди Бекенхем.

– Так ты окончательно решила? – спросила сестру Венеция.

– Абсолютно. Не хочу, чтобы ребенок рос без отца. Это нечестно. Я договорилась с одной швейцарской клиникой. На следующей неделе туда поеду.

– Но, Делл…

– Не надо меня отговаривать. Я приняла решение. Это принесет мне облегчение, и тогда я начну жить заново.

– Люк знает?

– Какая мне разница, знает или нет? Если бы он хоть чуточку повел себя по-иному… обрадовался бы, выразил заботу, и у меня тогда были бы другие чувства. Я же рассказывала, как он отнесся. Как настоящий злодей, который тут ни при чем. Так-то вот, сестренка.

– И что, от него больше никаких вестей?

– Ни словечка. Венеция, он просто дрянь. Мне вообще не надо было связываться с ним. Как хорошо, что все это кончилось. Я уже и забыла, каково ощущать себя свободной женщиной, а не любовницей… – Она вдруг разрыдалась, шумно хлюпая носом.

– Адель, дорогая, успокойся… Бедняжечка ты моя. – Венеция обняла сестру.

– Это у меня так. От этого гнусного слова. Ненавижу слово «любовница»! Я была для него всего лишь любовницей. Я-то думала, он меня любит. Нет. Я просто была у него для развлечения.

– Мне это тоже знакомо, – сказала Венеция. – Хорошо знакомо.

Она лишь не добавила, что Абигейл Кларенс не была у Боя для развлечения. Эта женщина оказалась для него до жути важной.

– Знаю, сестренка, – сказала Адель. – Ох, Венеция, обе мы с тобой вляпались.

– Да. Получается, что так.

– Ты твердо решила насчет развода?

– Абсолютно. Я бы не смогла продолжать жить с ним дальше. Зная, что она…

– Да, конечно. Это не жизнь.

– Давай закроем эту тему, – торопливо произнесла Венеция. – Скажи, ты уверена, что выбрала хорошую клинику?

– Клиника – просто чудо. Многие наши туда наведывались после «залетов». По сравнению с нею английские клиники – убожество.

– Хочешь, я поеду вместе с тобой?

– Не надо. Это очень мило с твоей стороны, но я и одна справлюсь.

Ни в одном своем решении Венеция не была так непробиваемо уверена, как в решении развестись с Боем. Развод представлялся ей единственным средством избавления если не полного, то хотя бы частичного. Ей казалось немыслимым оставаться дальше под одной крышей с Боем. Правильнее сказать, позволить ему остаться с нею. Всякий раз, когда она думала о нем и Абби, когда представляла их в уютном домике учительницы, среди книг и картин, купленных Боем, слушающих музыку, которую они с Абби оба любили, говорящих о том… Венеция даже не могла вообразить темы их утонченных разговоров… ей становилось тошно. Да, Абби могла дать Бою много такого, чего она, Венеция, дать не в состоянии. Как это все унизительно. Унизительно до жути.

Венецию пугало, что эта история могла быть известна другим, но, похоже, никто ничего не знал. Бой был очень искусным обманщиком.

Ее мать, конечно же, глубоко потрясенная и опечаленная, неожиданно оказала ей весомую моральную поддержку. Селия предложила не торопиться с разводом и проявить некоторое терпение, но Венеция была непреклонна.

– Мама, я даже смотреть на него не могу без тошноты. Я сразу чувствую себя круглой дурой. Как я могла не заметить? Ведь все это месяцами происходило, можно сказать, у меня под носом.

– Иногда, Венеция, труднее всего увидеть именно то, что происходит у тебя под носом.

– Конечно, – с раздражением подхватила Венеция. – Поневоле начнешь думать, что я не соответствовала ожиданиям Боя. Как же! Вечно погруженная в домашние хлопоты, в заботы о детях. Скучная, бесполезная. Каково сознавать себя глупенькой куколкой?

– Венеция, прекрати эти самоуничижения! – Селия резко оборвала дочь. – Не наговаривай на себя. Ты вовсе не глупа. Ты… – Селия замолчала.

Венеция сердито глядела на нее.

– Мама, не начинай на эту тему. Не надо. Ну, не вышла я умом, чтобы учиться в Оксфорде, как наша дорогая Барти. Пусть у меня нет ее учености, но я бы не стала молчать, если бы моя лучшая подруга спуталась с чужим мужем, зная, что его жена мне почти родственница.

Селия продолжала молчать. Ее саму очень тревожила возможная причастность Барти к этой истории.

Бой приехал к ней на работу, умоляя выслушать его. К его удивлению, она согласилась.

– Бой, только не проси меня вмешиваться и помогать тебе. Ничего хорошего мое вмешательство не принесет. Наоборот, сделает только хуже.

– Я и не прошу об этом. Я просто хочу кое-что вам объяснить. Не надеюсь, что вы поймете меня в полной мере. Но хотя бы чуть-чуть.

Она поняла на удивление много.

Бой был почти таким же раздавленным, как Венеция. Ошеломленным. Раскаивающимся. И… отчаянно одиноким.

Абби очень много значила в его жизни. Бой даже позволил себе признаться Селии, что в какой-то мере любит Абби. Несколько лет подряд она заполняла большую часть его жизни. Пожалуй, даже значительную часть. Абби интересовала его, вдохновляла, в ней была некая интрига. Секс в их отношениях занимал далеко не главное место. При этом Бой продолжал любить Венецию. Ее невозможно было не любить: доброжелательная, забавная в своих «милых глупостях» и такая красивая. Последнее обстоятельство было для Боя весьма важным.

Венеция была замечательной хозяйкой дома, чудесной матерью (дети были единственной стороной их жизни, где у них существовало полное понимание) и такой невероятно сексуальной. Каждый раз, думая о ней и ее добродетелях, Бой мысленно стонал: для чего мужчине, женатом на идеальной женщине, нужна еще и любовница?

Но он, конечно же, знал ответ: будучи женат на идеальной женщине, он чувствовал себя очень одиноким. Ограниченное число тем для разговора, такое же ограниченное число удовольствий. Венеция не понимала его замыслов, не проявляла ни малейшего интереса к тому, чем он занимался, и не делала ни малейших попыток помочь ему в делах. Все считали Боя повесой, эгоистом, человеком, идущим на поводу у своих прихотей, но это было не совсем так. Он родился в очень богатой семье, однако был обречен на сильнейший эмоциональный дефицит. Родители совершенно не интересовались сыном, не помогали ни интеллектуальному, ни какому-либо другому его развитию.