Виктор Поротников - Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии

— Неужто не признаешь? — Родион обхватил Улеба за плечи.

— Что у тебя с лицом? — спросил Улеб, разглядывая грубо сшитые нитками багровые рубцы на лбу и щеке Родиона.

— Татары в сече поранили, — отмахнулся Родион, — но и я в долгу не остался. Запомнят нехристи дружину Евпатия Коловрата!

— Получается, я опоздал, — огорчился Улеб. — Где же случилась сеча с нехристями?

— Недалече от града Владимира, — ответил Родион, смахивая иней со своих ресниц. — Токмо, по сути дела, стычек-то с татарами было много. В этих стычках почти вся наша дружина полегла. А в последней сече на Берендеевом болоте пал и боярин Евпатий.

К Улебу и Родиону подошел возница со вторых саней. Это был инок Трофим.

— Тело Евпатия с нами, — сказал он. — Батый позволил нам похоронить боярина в его отчине. Вот везем скорбный груз в Рязань.

— А на твоих санях чьи тела лежат? — обратился к Родиону Улеб.

— Пойди, взгляни, — чуть усмехнулся Родион.

Улеб заглянул в неглубокий санный каркас, оплетенный ивовыми прутьями, и увидел троих раненых, лежащих на соломе и укрытых овчинами. Двое из них крепко спали, а третий, слыша разговор возниц с Улебом, приподнялся на локте. Это был Лукоян, бородатое лицо которого тоже было в рубцах и ссадинах.

— Здрав будь, младень! — слабым голосом поприветствовал Лукоян Улеба. — Куда поспешаешь?

— Хотел бить татар вместе с полком Евпатия Коловрата, да вот замешкался в пути с двумя девицами, — с печальным вздохом проговорил Улеб. — Они тоже на войну спешили, но простудились по дороге. Я пока их до теплого жилья довез, несколько дней потерял.

— Это, случаем, не Милослава с Пребраной были? — поинтересовался Лукоян.

— Они, пострелицы! — улыбнулся Улеб.

— Ох и достанется от меня Пребране! — сердито обронил Родион. — Ведь она обещала мне не браться за оружие!

Улеб захотел узнать, как погиб храбрый боярин Евпатий.

— Мы-то с Трофимом угодили в плен к мунгалам за день до гибели Евпатия Коловрата, — хмуро проговорил Родион, — поэтому не участвовали в сече на Берендеевом болоте. Лукоян тебе расскажет, он был с Евпатием до конца.

Лукоян отпил воды из кожаного татарского бурдюка и скорбным голосом поведал о том, как татары, после неудачных попыток одолеть рязанцев в рукопашной схватке, подтащили к Берендеевой топи камнеметные машины и полдня обстреливали камнями остров посреди болота, где засели последние из уцелевших ратников Евпатия Коловрата. Камни, летевшие с огромной силой с разных сторон, крушили древний частокол и остатки языческих строений, ломали деревья. Спасения от этого смертоносного каменного града не было нигде на острове. Русичи погибали один за другим от ударов камней, свист и гул которых распугал всех лесных птиц в ближней округе.

— Боярин Евпатий пал одним из первых, так как был велик ростом и виден издалека, — сказал Лукоян, завершая свой печальный рассказ. — Меня оглушило падающей сосной. Когда я очнулся, мунгалы были уже на острове. Нехристи положили тело Евпатия на древки копий и отнесли в свой стан. Туда вскоре прибыл сам Батый, который повелел своим братьям и нукерам отдать воинские почести мертвому Евпатию. Меня и прочих пленных русичей Батый распорядился отпустить на все четыре стороны, отдав нам прах Евпатия для погребения.

— Поразительно! — изумленно покачал головой Улеб.

— Я же говорю, запомнят нехристи дружину Евпатия Коловрата! — промолвил Родион. И добавил, глянув на седые небеса: — Пора в путь, други! Похоже, скоро снег повалит, а нам до Рязани еще ехать и ехать.

Град Козельск, затерянный в дремучих вятских лесах, гостеприимно распахнул ворота послам великого киевского князя Михаила Всеволодовича. Три крытых возка на санных полозьях и два десятка конников въехали на узкие улицы Козельска по ноздреватому мартовскому снегу. День клонился к закату. Могучие косматые ели, стоявшие стеной на косогоре, были облиты розовато-пурпурным сиянием вечернего солнца.

Вдовствующая княгиня Феодосия Игоревна и ее пятнадцатилетний сын Василий встретили киевское посольство честь по чести — в самом просторном теремном покое. Мать и сын восседали на небольшом возвышении на стульях с подлокотниками и высокими резными спинками. По сторонам, вдоль бревенчатых стен гридницы, расселись на широких дубовых скамьях местные бояре. Их бородатые лица излучали нетерпение и любопытство, у всех в глазах был один и тот же вопрос: «С какой надобностью приехали в нашу глухомань киевские послы?»

Во главе киевского посольства стоял боярин Федор Кнур. В Козельске его хорошо знали, поскольку он был женат на здешней боярышне. Федор Кнур был родом из Чернигова, он всю жизнь служил черниговским князьям, как и все его предки. В Киев Федор Кнур перебрался вместе с князем Михаилом Всеволодовичем как его ближайший советник. Это случилось всего-то месяц тому назад. Черниговский князь Михаил Всеволодович был жесток и мстителен, как и его покойный отец Всеволод Чермный, яростный противник Мономашичей. Объятый безмерным властолюбием, Михаил Всеволодович давно желал утвердиться в Киеве, ибо ему было мало Чернигова. Мало того, Михаил Всеволодович также хотел прибрать к рукам Галич и Новгород. Преследуя свои далеко идущие цели, Михаил Всеволодович без колебаний затевал кровавые распри, заключал и рвал союзы, использовал яд и подкуп, давал клятвы и нарушал их. Перессорившись со своей ближней и дальней родней среди черниговских Ольговичей, Михаил Всеволодович со временем настроил против себя южных и северных Мономашичей. Он был готов враждовать со всем светом, лишь бы добиться первенства на Руси.

Если южных Мономашичей Михаилу Всеволодовичу удалось победить после долгой и упорной борьбы, то с суздальскими князьями ему тягаться оказалось не под силу. Ярослав Всеволодович, брат владимирского князя Георгия Всеволодовича, пришел с полками в Южную Русь, захватил Киев и Чернигов, изгнав Михаила Всеволодовича в Галич. Однако торжество Ярослава Всеволодовича оказалось недолгим. Из степей вдруг нахлынула татарская орда во главе с ханом Батыем, обратившая в пепел Рязанское княжество и Залесскую Русь. Георгий Всеволодович и его сыновья полегли в битвах с татарами. Ярослав Всеволодович спешно двинулся с ратью к Новгороду, дабы собрать силы для отпора Батыю. Киев был оставлен Ярославом на попечение смоленского князя Владимира Рюриковича.

Ярослав Всеволодович еще не успел дойти с полками до Новгорода по февральскому бездорожью, а Михаил Всеволодович уже согнал Владимира Рюриковича с киевского стола. Владимир Рюрикович ушел обратно в Смоленск. Утвердившись в Киеве, Михаил Всеволодович оставил Галич за своим сыном Ростиславом, а в Чернигове посадил князем своего сводного брата Андрея Всеволодовича.