Лоуренс Норфолк - Пир Джона Сатурналла

Главный повар буравил его взглядом еще несколько мгновений, показавшихся Джону вечностью, но наконец кивнул:

— Не все книги написаны, верно?

Джон вспомнил Пир, который они с матушкой сотворяли силой воображения каждый вечер. Роскошные яства, возникавшие перед ними в морозном воздухе.

— Не знаю, мастер Сковелл.

— А что тебе говорит твой демон?

Уж не потешается ли над ним главный повар? В нем шевельнулось смутное раздражение.

— Он помалкивает, мастер Сковелл.

— Мудро с его стороны. Жаль, у меня в тот вечер не хватило ума помалкивать.

Внезапно Джона осенило, почему главный повар раз в году уединяется у себя на целый день. Не леди Анну поминает он, а Сюзанну Сандалл. Мальчик представил, как матушка стояла в этой самой комнате и помалкивала, не поддаваясь доводам и уговорам Сковелла.

— Пир принадлежит повару, сказал я тогда твоей матери, — продолжил Сковелл. — Пир принадлежит всем, ответила она. Таковы были последние слова, услышанные мной от нее. Я слишком поздно понял ее натуру. Она мою поняла сразу и гораздо лучше. Когда Сюзанна покинула усадьбу, я свыкся с мыслью, что Пир утрачен навеки. — Он взглянул на Джона. — Потом появился ты.

Мужчина скользнул глазами по битком набитым полкам, по рядам обливных глиняных банок, с трудом различимых в тени, и низкой двери, ведущей в соседнее помещение.

— Сюзанна Сандалл все-таки написала свою книгу, — пробормотал Сковелл, и Джону показалось, будто он обращается не только к себе самому, а и к покойной женщине. — Но не чернилами на бумаге. Она написала ее в тебе. И прислала тебя сюда. Прислала ко мне.

Кулинарный рецепт есть лишь обещание блюда, но само блюдо есть мерило повара. Мы знаем царя Тантала как человека, который преступил всякие пределы дозволенного, когда сварил своего сына Пелопса и предложил в пищу Зевсу. Верховный царь исторг изо рта свою порцию и в наказание приковал Тантала в прозрачном пруду, измыслив для него изощренные муки. Вода отступала от губ, едва он, томимый жаждой, наклонял голову, чтобы напиться. Виноградные гроздья взмывали вверх, едва он, терзаемый голодом, протягивал к ним руку. Одни утверждают, что царь Тантал похищал на Олимпе амвросию для людей, а другие говорят, что нектар. Как бы там ни было, но однажды я воистину пошел по стопам этого античного повара, создав блюдо, которое едва не послужило к моей погибели так же, как страшное блюдо, поданное богам, послужило к погибели Пелопсова родителя. Ибо если Опасность — могущественнейший демон в кухне, то Злоба — достойный ее соперник, в чем я убедился на собственном опыте.

Сначала замесите рассыпчатое тесто с обильным количеством сливочного масла и испеките из него круглую форму настолько большую, насколько отважитесь. Пока она остужается, изготовьте различные царские сокровища: золотые монеты из твердых печений, драгоценный перстень или корону из леденцов. Для пущего блеска облейте все сокровища глазурью. Они будут покоиться на дне Танталова пруда.

Воду пруда сделайте из янтарного жалея, загущенного вываркой из оленьего рога и подслащенного мадейрским сахаром. Осветляйте жалей нагреванием на жаровне с тлеющими угольями. Однако здесь-то и следует остерегаться Опасности: подобная смесь почернеет в мгновение ока, если за ней не следить со всем вниманием, да и варочный ковш будет испорчен.

Осталось навести глянец. Заблаговременно поставьте на огонь два утюга и подождите, когда они раскалятся почти докрасна. Возьмите один из них и двадцать раз медленно проведите над самой поверхностью жалея взад-вперед, затем поставьте обратно на огонь и возьмите второй утюг — повторяйте, пока поверхность, подплавившись, не подернется рябью, сохранив при этом прозрачность, столь соблазнявшую томимого жаждой Тантала. Дайте ей остыть и схватиться. Но теперь остерегайтесь Злобы, ибо и она не заставит себя ждать…

Шумно кряхтя, поваренок выдернул из птицы горсть перьев и засунул в мешок под ногами. Повернулся на табурете и глянул в сторону очага. Там среди шампуров, разновысоких подставок под них, цепей с крюками и поворотных кронштейнов стояла жаровня.

Под медным варочным ковшом тлели угли. На дрожащей поверхности сиропа медленно надувались и лопали пузыри. Сегодня утром мальчику поручили следить за ним. Он опасливо тряхнул ковш и увидел, как мелкие зернышки всем скопом поплыли по кругу в лениво вращающейся густой жидкости. Потом вернулся к своей работе.

Грудные перья вылезали свободно, большими пушистыми пучками, но хвостовые были словно гвоздями приколочены. Поваренок с усилием дергал и покряхтывал, птица растягивалась и сжималась, бледно-желтая кожа далеко оттягивалась от плоти.

— Не дергай так! — раздался раздраженный голос с другого конца стола. — Кожу порвешь.

Повар грозно сверкнул глазами и отложил нож, которым разрезал тонкие белые листы теста, заполняя деревянную форму для выпечки. Он был всего пятью годами старше поваренка, но сейчас покачал головой с таким видом, словно то были не пять лет, а пять десятилетий.

— В мое время, — страдальческим тоном сказал Филип Элстерстрит, забирая у него птицу, — фазанов ощипывали во дворе при любой погоде. Если ты возьмешь птицу вот так и крупные перья будешь вырывать вот так… — он показал, — а вдобавок перестанешь кряхтеть да охать, возможно, работа придется тебе вполне по душе.

— Да, мастер Элстерстрит, — ответил мальчик, и Филип вздохнул.

— Не мастер, а мистер. Просто и ясно. — Потом он кивнул в сторону очага. — И следи за ковшом, как тебе велено.

Симеон Парфитт работал в кухне третий день. Другие повара, знал мальчик, изругали бы его на все корки. Коук так вообще запустил бы фазаном ему в голову, а потом заставил бы дочиста оттирать пол там, где упала птица. В ушах у него звучало прощальное напутствие мистера Банса: «Смотри в оба, Симеон. Язык держи за зубами. Работай без спешки и суматохи. Не вздыхай поминутно и не ротозейничай. Коли ты сумеешь выполнять любое дело хотя бы вполовину так хорошо, как выполняют остальные, никто не скажет, что я выпустил тебя из подсобной кухни прежде времени…»

И вот Симеон с самого утра смотрел во все глаза. Сперва он пристально наблюдал за Филипом Элстерстритом, в конце концов попросившим не пялиться на него. Потом следил за другим младшим поваром, который занял место у очага и, казалось, не видел вокруг ничего, кроме жаровни, пока мешал угли и устанавливал над ними медный ковш с длинной ручкой.