Лоуренс Норфолк - Пир Джона Сатурналла

Даже несмотря на тряпичные обмотки, Джону казалось, будто каменный пол становился все тверже и жестче, пока Клаф продолжал бубнить. В одном ряду с ним стояли Филип, Альф, Адам, Колин, Льюк и, в самом конце, Джед Скантлбери. Клаф сделал паузу и окинул глазами море склоненных голов.

— «И сказал Господь Моисею все это, — возгласил он далее, обращаясь к безмолвной пастве. — И сказал Моисей сынам Израилевым: Мадианитяне не заслужили пощады, поэтому отриньте всякую жалость…»

Джону вспомнились рассказы отца Хоула о финиковых пальмах и ливне Всемирного потопа. Все они словно бы остались в каком-то другом мире. Голос Эфраима буравил мозг, описывая мстительные кары и жестокости Бога.

— «Только для избранных сберегает Бог плоды своего сада. Грозди со своих виноградных лоз и мед из своих ульев. Только для избранных Он уставляет столы сладостями и изысканными яствами. Только для следующих праведной стезей Он задает обильные пиры, какие задавал в Эдеме…»

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем монотонный голос умолк.

— Всем встать! — наконец скомандовал пастор.

Поддерживая друг друга, прихожане с трудом поднялись на ноги. Эфраим ждал за дверью, самодовольно улыбаясь. Когда Джон приблизился, он вскинул ладонь:

— Одну минуточку, мастер Сатурналл.

Филип тоже остановился, но один из ополченцев толкнул его в спину, чтобы шел дальше. Джон в упор посмотрел на своего старого врага.

— Наверное, ты думаешь, что я ищу мести, — сказал Эфраим. — Или что держу на тебя зло за все обиды, мне нанесенные. За все твои враждебные умыслы и действия. Но это не так. Я служу Высочайшему Господину. Полковник Марпот очистил меня от подобных мыслей, отдаляющих от Бога. Так и я очищаю от роскоши и тщеславия обитателей этой усадьбы. Всех, от низших до высших.

Эфраим оглянулся. В пустой церкви одна Лукреция по-прежнему стояла на коленях. Лицо Клафа сморщилось в гадкой улыбке.

— Теперь мы оба служим леди Лукреции. Ты в кухне. А я здесь, в Божьем доме.

С этими словами пастор Клаф отступил за порог и захлопнул за собой дверь.

— Чем они там занимаются? — спросил у Филипа Джон.

— Джемма говорит, молятся.

— И все?

— А чем еще они могут заниматься?

В будние дни Лукреция не показывалась из дому. Не видя девушки, проникнуть в святилище ее мыслей было не проще, чем пронизать взором толстые дубовые доски церковной двери. Джон практически не выходил из кухни, где по настоянию мистера Банса каждое утро колотил половником по котлу.

— Сковелл оставил свою поварешку тебе, Джон, — сказал старший по подсобной, и все работники, сидевшие там за столом, согласно кивнули. — Всю кухню тебе оставил, я полагаю.

По распоряжению Джона мужчины и мальчики вернулись на свои рабочие места и стали готовить завтраки. Подавальщики Квиллера опять стояли гуськом на лестнице. Колин и Льюк, как прежде, катали по полу огромные подносы, а Филип смотрел за очагом. Отыскав в сарае Мотта лопаты, Джон отправил недовольных Джима и Джема Джингеллов расчистить зловонную канаву за Розовым садом. Огромная застойная лужа у кухонной сточной трубы исчезла, оставив после себя на каменном полу бурую полосу тины. Симеон присоединился к Тэму Яллопу в пекарне, и запах свежеиспеченного хлеба вновь поплыл по коридорам усадьбы Бакленд. Колин и Льюк обшарили все продуктовые кладовые и мансардные хранилища в поисках чего-нибудь, чтобы разнообразить вечернюю похлебку. Погруженный в кухонную работу, Джон старался не думать о молодой женщине наверху.

— «А жен Мадиамских и детей их сыны Израилева взяли в плен, — нараспев читал Клаф. — И весь скот их, и все стада их, и все имение их взяли в добычу. И все города их во владениях их и все селения их сожгли огнем. И взяли все захваченное и всю добычу от человека до скота. И сказал им Моисей: для чего вы оставили в живых всех женщин? Вот они были для сынов Израилевых поводом к отступлению от Бога. Итак, убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте. А всех женщин, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя…»

Слова разносились гулким эхом по голому залу. Обитатели усадьбы Бакленд стояли на голом каменном полу на коленях, обмотанных тряпками, спрятанными под бриджами и юбками. Вместе со всеми Джон стоял коленопреклоненный под взглядами ополченцев, а голос Клафа гудел и жужжал в ушах назойливой осой. После богослужения Лукреция опять осталась в церкви. И Клаф опять закрыл дверь.

Кровавые волдыри на ногах у Джона прошли. Он вставал раньше других поваров и отправлялся спать последним, зевая во весь рот и потирая глаза, пока пробирался в темноте между мужчинами и мальчиками, храпящими на тюфяках в кухне и подсобной. В воскресенье он вместе со всеми обматывал колени тряпками и шел на богослужение. После каждой скучной проповеди, когда прихожане, шаркая башмаками, покидали церковь, Эфраим и Лукреция оставались за закрытой дверью.

Джон взял за обычай бродить по Верхнему лугу, по пояс в траве, наблюдая за древним зданием. Там не горело ни огонька. Ни звука не доносилось из темных провалов разбитых окон. Но в ушах у Джона неотступно звучали слова Лукреции, смысл которых ускользал от него, как вода от Тантала в пруду.

Мы просто обмениваемся нашими желаниями …

Что она имела в виду? Джон отчаянно бился и извивался на крючке вопроса, но никак не мог освободиться. Он раздраженно рявкал на поварят в кухне и надолго погружался в задумчивость, из которой выходил лишь после окликов Филипа. Ближе к зиме с Элминстерской равнины задул холодный ветер. Овсянка стала жиже, а хлеб — грубее.

— Помнишь ковриги Финеаса? — спросил Филип, когда из печей вынули последнюю партию темных буханок.

— Даже Финеас не испек бы вкусный хлеб из молотых бобов и ржи, — ответил Джон. — Мы с таким же успехом можем замешивать тесто из пыли, наметенной в конюшне.

— Некоторые поговаривают об уходе. — Филип отломил кусок хлеба и принялся мрачно жевать. — «Пост леди Лукреции» — вот как они называют такое питание.

— Кто именно? — резко осведомился Джон. — И куда они пойдут? В Зойленд?

— Счетные книги Бена не лгут. К пахотному понедельнику мы будем есть свои башмаки. — Филип уныло уставился на собственную потрепанную обувку. — Если они у нас еще останутся к тому времени.

— Адам и Ева спрятались в саду Едемском, — объявил Эфраим Клаф озадаченным прихожанам в следующее воскресенье. Почему-то он поджидал их снаружи. Стоял перед дверью, с диковато выкаченными глазами. — Но Бог изобличил ослушников в смоковных опоясаниях. Теперь я узнал, что их падшие потомки повторяют древнюю ошибку, обертывая тряпьем колени для своего удобства и облегчения.