Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы

Собирался Дмитрий отправить на захват Нижнего Новгорода и своего двоюродного брата Владимира, но тот наотрез отказался участвовать в этом деле. Владимир не мог простить Симеону и Василию Кирдяпе их предательского поведения во время нашествия Тохтамыша. «За такое зло нужно воздавать еще большим злом, брат, — сказал Владимир великому князю, — а ты печешься об этих злыднях, стараешься возвысить их над Борисом Константиновичем. Иль память твоя коротка? Иль поддался ты на уговоры супруги своей?»

К удивлению и негодованию Дмитрия, кое-кто из московских бояр поддержал Владимира, тоже не пожелав воевать с Борисом Константиновичем. Эти люди раздражали Дмитрия своим вызывающим поведением с той самой поры, как они были удалены из княжого совета. Особенно громко выступал против многих решений великого князя Федор Воронец, называя их вредными и необдуманными.

В прошлом году, когда Олег Рязанский разорил Коломну, мстя московлянам за опустошенную ими Рязань сразу после набега Тохтамыша, Дмитрий послал войско против Олега, желая жестоко наказать его. Федор Воронец заявлял тогда во всеуслышание, что с Олегом надо не враждовать, а заключить с ним союзный договор. Но Дмитрий не прислушался к совету Федора Воронца. В результате московское войско было разбито рязанцами. Дмитрию пришлось волей-неволей договариваться с Олегом мирным путем, поскольку в это же время новгородские ушкуйники разграбили Кострому. Для одновременной войны с Рязанью и Новгородом у Москвы не было сил; у Дмитрия не было денег на содержание большого войска.

Вот и на этот раз Федор Воронец говорил всем и всюду, что великий князь слишком недальновиден, пытаясь мечом разрешать любые затруднения с соседними князьями. «Дмитрий стремится разговаривать с соседями как могущественный правитель, не сознавая, что былого могущества у него уже нет, — молвил Федор Воронец. — Дмитрий ныне такой же данник Тохтамыша, как рязанский, пронский, тверской и прочие князья».

Полки Симеона и Василия Кирдяпы приблизились к Нижнему Новгороду и восемь дней простояли под его стенами. Наконец Борис Константинович запросил мира и отступился от нижегородского стола. В Нижнем Новгороде вокняжился Василий Кирдяпа. Борис вернулся в Городец-на-Волге.

Трещина в отношениях между Дмитрием и Владимиром со временем стала только расширяться. Отправляясь в поход на Новгород, Дмитрий впервые не позвал Владимира с собой. Впрочем, до открытого сражения с новгородцами у великого князя так и не дошло. Буйные головы в Новгороде вовремя одумались и заплатили Дмитрию щедрое отступное, также выдав предводителей ватаги ушкуйников, пограбивших Кострому.

Борис Константинович между тем отправил гонца в Сарай с жалобой на московского князя и на племянников, которые изгнали его из Нижнего Новгорода, по сути дела, вопреки ханской воле. Ведь Василий Кирдяпа сел на нижегородский стол без ханского ярлыка. Борису Константиновичу хотелось вызвать раздражение в Орде действиями московского князя, без поддержки которого его племянники не выступили бы в поход на него. Однако в ту пору Тохтамыша не оказалось в Сарае, он воевал за Кавказскими горами, затеяв распрю со своим бывшим покровителем Тимуром из-за Азербайджана. Эта война с Тимуром надолго отвлекла внимание Тохтамыша от Руси.

Владимир теперь почти постоянно жил в своем заново отстроенном московском тереме, лишь изредка наведываясь в Серпухов и Боровск, где у него тоже имелись подворья. В приданных к его владениям по воле великого князя Галиче, Верее и Дмитрове Владимир посадил наместниками преданных ему бояр. Владея третью всех ежегодных доходов, собираемых с податного населения Московского княжества, Владимир был самым богатым и могущественным человеком после Дмитрия Донского.

С некоторых пор в окружении Владимира стало появляться все больше бояр, которые по разным причинам оказались в опале у великого князя. В последнее время Дмитрий Иванович стал очень подозрительным и падким на гнев. За всякое инакомыслие или за слово, брошенное невпопад, он мог накричать на любого из своих приближенных, а то и сослать куда-нибудь с глаз долой. Кто-то из вельмож сам покидал великокняжескую свиту, не желая терпеть оскорблений в свой адрес. Владимир, как и Дмитрий, занимался восстановлением Москвы, обустройством беженцев-смердов, возвращавшихся из дальних краев к родным пепелищам, сбором ежегодного «ордынского выхода»… Забот было много, поэтому всем имовитым мужам, искавшим у него покровительства, Владимир находил достойное и полезное дело.

Однажды зимой вскоре после похода московских полков на Новгород в гости к Владимиру зашел Федор Воронец. И хотя боярин сказал Владимиру, что заглянул к нему просто так, это было неправдой, исходя из тех речей, какие он повел с ним.

— Дмитрий-то опять занедужил, — как бы между прочим заметил Федор Воронец, сидя на широкой скамье и то и дело прикладываясь к серебряному кубку с медовой сытой. — Лекарь Джакомо от него не отходит ни на шаг. Полнеть начал сильно великий князь, одышка и телесная немочь его донимают. Раньше-то Дмитрий в седло птицей взлетал, а теперь с помощью слуг кое-как на коня влезает. Куда уж такому воителю в походы ходить!

— Я слышал, Юрий тоже хворает, племяш мой, — сказал Владимир, сидя у стола, застеленного длинной белой скатертью. — Так ли?

Юрием звали второго по старшинству сына великого князя.

— Юрка тоже с постели не встает уже третий день, — проговорил Федор Воронец, качая своей густой черной бородой. — Хилым он растет, что и говорить. Ныне ему восемь лет, а доживет ли до девяти годков, Бог ведает.

На столе горели три свечи, вставленные в бронзовый поставец, их желтый теплый свет озарял узкий стол, скамьи вдоль бревенчатых стен, завешанных восточными коврами, три небольших квадратных окна, за которыми синели февральские сумерки. В массивной потолочной балке торчали два железных крюка для подвесных масляных ламп.

В переднем углу стоял большой сундук, обитый медными полосами. На его широкой крышке лежали медвежья шуба, шапка и рукавицы, брошенные туда Федором Воронцом, вошедшим с мороза в тепло.

Придвинувшись к столу, боярин заглянул в раскрытую книгу, лежащую перед Владимиром. Это был труд Плутарха, переведенный с греческого языка на русский. Владимир как раз читал жизнеописание Гая Юлия Цезаря, когда его потревожил этот поздний гость.

— Полезное чтиво, княже, — обронил Федор Воронец, вновь опустившись на скамью. — Всякий человек, знающий себе цену, на примере Цезаря может извлечь для себя полезный урок.

— Это ты к чему, боярин? — спросил Владимир, снимая нагар с одной из свеч.

— Да к тому, княже, что коль умрет Дмитрий Иванович, то тебе надо власть брать, — ответил Федор Воронец, чуть понизив голос. — Я слышал краем уха, что великий князь уже завещание составил, где назвал своим преемником не тебя, а старшего сына Василия. И это несмотря на то, что Василий сидит заложником в Орде. Но даже если татары отпустят Василия на Русь, какой из него великий князь? — Федор Воронец презрительно скривил свой крупный рот. — Василию всего-то пятнадцать лет! Чему научило Василия долгое пребывание в Орде? Пресмыканию перед татарами, вот чему. Разве такой князь нужен московлянам?