Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы

Наместники и приставы, изгнанные Владимиром из захваченных им сел и городов, прибежали в Москву, испуганные и растерянные. До сего времени они страшились лишь внезапных наскоков рязанцев или литовцев и никак не ожидали, что серпуховской князь Владимир Храбрый начнет отнимать волости у великого князя Дмитрия Донского. Смятение началось и в Москве среди местных купцов и знати. Купцы страшились того, что распря между Владимиром Храбрым и Дмитрием Донским может прервать движение торговых караванов, идущих с юга в Москву и Новгород. Московские бояре, понимавшие подоплеку возникшей непримиримой вражды между двумя победителями Мамая, разделились на два лагеря. Одни бояре поддерживали Дмитрия Донского, другие — Владимира Храброго. Посередине меж этими двумя враждебными группировками оказались священники во главе с митрополитом Пименом, пытавшиеся всеми средствами предотвратить беспощадную междоусобицу, грозившую развалом Московского княжества. Кто-то из священников вспомнил про Сергия Радонежского, которому в прошлом уже доводилось примирять враждующих князей. Пимен без промедления отправился в лесную обитель Сергия, чтобы убедить святого старца выступить примирителем и третейским судьей между Дмитрием Донским и Владимиром Храбрым, собравшимися обнажить меч друг на друга.

— У нас в дружине четыре сотни молодцов, да из Боровска вот-вот подойдут еще три сотни дружинников во главе с воеводой Кирсаном, — молвил рыжеволосый Ян Волосожар с воинственным блеском в голубых глазах. — Федор Воронец привел с собой полсотни гридней, да брат его Юрий Грунок прибыл к нам в Серпухов с тридцатью вооруженными людьми. Вот уже набирается почти восемь сотен конников!

— Думаю, еще многие московские бояре примкнут к нам со своей чадью, — вставил плечистый Афанасий Рыло. — Дмитрий своими грубыми замашками многих имовитых мужей от себя оттолкнул.

— Нам главное — не медлить! — решительно произнес Ян Волосожар. — Двинем изгоном на Москву! Дмитрий и испугаться не успеет, как мы схватим его за горло.

Владимир смотрел в охваченные смелой решимостью лица двух своих соратников, испытанных во многих сечах, и радовался в душе тому, что есть на свете люди, готовые пойти за ним в огонь и в воду, готовые сложить голову за него!

Владимир молча покивал головой, соглашаясь с Яном Волосожаром.

«Вот и Цезарь в стародавние времена не стал медлить, но выступил на Рим с малым войском и застал своих недругов врасплох, — подумал он. — Мне тоже нужно действовать без промедления. Упустишь время — не вскочишь в стремя!»

Неожиданно в светлицу вступил воин из воротной стражи, румяный и слегка запыхавшийся. Он сообщил, что у запертых в столь ранний час ворот Серпухова стоит старый монах с котомкой на плечах и с посохом в руке. «Монах просит впустить его в город, — сказал гридень. — Старец молвит, что у него дело к здешнему князю. А пришел он сюда из лесной Троицкой обители, что на Маковце».

Владимир слегка изменился в лице. Неужто гонец от самого Сергия Радонежского?

Советники Владимира тоже взволнованно переглянулись между собой.

Афанасий Рыло негромко чертыхнулся и сердито обронил:

— Гони прочь этого монаха, княже. Иначе сей старец опутает тебя елейной лестью и евангельскими нравоучениями, так что ты и за меч взяться не сможешь!

— Верные слова! — воскликнул Ян Волосожар. — Пусть сей монах проваливает отсель, князь. Не впускай его в город!

После краткого раздумья Владимир решил сам выйти к старику-монаху, выслушать его возле городских ворот и проводить с честью в обратный путь. Владимир не мог выказать крайнее непочтение к игумену Сергию, которого он глубоко уважал и почитал, хотя виделся с ним всего-то дважды в своей жизни. Он обязан встретиться с посланцем Сергия Радонежского, слово которого звучит на Руси весомее слов самого митрополита.

Накинув на себя теплый плащ и покрыв голову шапкой с меховой опушкой, Владимир пешком двинулся от своего терема на взгорье вниз по главной улице Серпухова, застроенной деревянными домами с высокими тесовыми кровлями. Воротный страж поспешал следом за князем, ломая сапогами тонкий ледок на застывших за ночь лужах. За высокими частоколами лаяли собаки; уже вовсю горланили петухи за крепостной стеной на посаде.

Утро только-только разгоралось, поэтому людей на городских улицах было еще мало.

По низкому мартовскому небу вылегли мутные тяжелые тучи, заслонившие диск восходящего солнца. И только у дальнего горизонта сверкала голубая полоска чистого неба между кронами густого леса и плотным пологом из лохматых туч.

Свернув в боковую улицу с еще более крутым спуском, Владимир выбрался к крепостному валу и, двигаясь вдоль него, вышел к воротам, таким образом сократив свой путь. Он уже примерно знал, что скажет этому нежданному гонцу в монашеской рясе, если тот заведет с ним речь о примирении с Дмитрием. Пусть священники живут по слову Божию, а князьям надлежит жить по дедовским обычаям! И коль недопустимо вносить поправки в канонический текст Библии, то и старинный закон о престолонаследии менять тоже нельзя.

Повинуясь повелению князя, стражники сняли с ворот тяжелые дубовые запоры и растворили высокие, обитые железными листами створы настолько, чтобы между ними мог пройти один человек.

Выйдя на стылую после ночного заморозка дорогу, Владимир увидел примерно в сотне шагов от ворот одинокую фигуру монаха в длинном темном одеянии с капюшоном. Чернец стоял на горке спиной к Владимиру, глядя на реку Нару, по которой плыли большие льдины и мелкое ледяное крошево — ледоход в эту весну выдался ранний.

Владимир направился к монаху. Тот, услышав его приближающиеся шаги, медленно обернулся. Владимир невольно замер в трех шагах от старца, объятый сильнейшим волнением, — перед ним стоял сам Сергий Радонежский! Игумен тяжело опирался на посох с изогнутым верхом. Его слегка прищуренные глаза с сетью мелких морщинок в уголках были задумчиво-печальны.

Отвесив поклон, Владимир поприветствовал игумена, а затем преклонил колено, когда рука старца плавно взметнулась вверх, осеняя его крестным знамением.

— Здрав будь, князь Владимир! — с некой негромкой торжественностью проговорил Сергий. — И пусть твое телесное здравие гармонично сочетается с твоими здравыми помыслами, от коих ты ныне отступил, замышляя злое против брата своего. Мне ведомо, княже, что не враз и не вдруг решился ты на сие дело. Лишь собрав в узел все свои сомнения и честолюбивые помыслы, все вопросы, на которые не чаял найти ответ, смог ты утвердить в своем сознании твердое намерение пойти до конца в споре за власть с Дмитрием.