Юлия Голубева - Калигула. Тень величия

— Цезарь, ты прекрасно знаешь, что записка Эвдема — подделка! — парировал Астурик. — Твоя жена должна была рассказать тебе об этом! А Клавдий Тиберий может подтвердить. Он сам сказал мне, что Тиберий Гемелл и Германик Гемелл — законные дети Друза и Ливиллы!

Друзья цезаря недоумевающе переглядывались.

— Но к чему ты ворошишь прошлое? — спросил Калигула.

— Потому что мое настоящее имя Германик Гемелл! — с гордостью произнес Фабий, поднимаясь с колен и обводя всех горящим взором. — Признание моей матери и письмо Павла Фабия Персика подтверждают это безоговорочно!

Если бы в этот момент разверзся мраморный пол и оттуда забил фонтан пламенеющей лавы, это не произвело бы такого впечатления на собравшихся, как дерзкое заявление Германика. Все разом вскочили и заголосили. Лишь Калигула в своем золотом солиуме молчал и всматривался в лицо Германика, ища ненавистные знакомые черты.

— Тиберий Клавдий мог бы поклясться перед сенатом в подлинности письма своей сестры! — продолжал иступленно выкрикивать Гемелл. — А Невий Серторий Макрон обеспечил бы мне поддержку среди легионов и преторианцев. Эти два человека и были основой моего возвышения!

Гай прищурил один глаз и склонил голову набок, будто что-то прикидывая про себя.

— А знаешь, — сказал он, — Клавдий только что говорил мне, что его завлекли в заговор обманом, и ни о чем таком он не помышлял. Он даже не знает, что ты его племянник, и, соответственно, мой двоюродный брат.

— Значит, старик солгал, испугавшись за свою жизнь, — ответил Германик, кусая губы.

— Ты предлагаешь подвергнуть его пыткам? — усмехнулся Калигула. — Да он и от малейшей боли подтвердит, что ты сын Марса или персидского царя, лишь бы прекратить мучения. Я не могу приказать истязать того, кто спас мне жизнь, не дав испить отравы.

Гемелл, стиснув зубы, издал разочарованный стон. Так вот кто оказался предателем, обрекшим!..

— Конечно, я принудил Клавдия к этому признанию, когда показал обличающее вас письмо Эмилия Лепида. Гибель куртизанки насторожила его, и он следил за вами, подвергая свою жизнь опасности и едва не распрощавшись с ней. Кто-то перехватывал его письма, но одно из них все-таки дошло. И, как оказалось, вовремя, — сказал Гай Цезарь. — Ты всего лишь жалкий самозванец, Фабий Астурик, или как там тебя зовут на самом деле? Теперь я сомневаюсь в том, что ты родственник моего дорогого друга.

— Конечно, я не родственник Фабия Персика, но он воспитывал меня с малолетства, когда моя мать отослала меня к нему в Тарраконскую Испанию. Я могу предъявить тебе письма Ливиллы и Фабия, доказывающие это. Вот они!

Германик вынул из синуса тоги два пергаментных свитка и протянул Калигуле.

— Ведь у тебя хватит смелости, цезарь, прочесть их вслух? — язвительно поинтересовался он.

Калигула развернул вначале один, прочел. Присутствующие не сводили с него испытующих взоров, но выражение лица Гая оставалось бесстрастным.

Затем был раскрыт второй свиток и так же подробно изучен. Тишину нарушал лишь мерный стук капель из водяной клепсидры о медный поднос. Наконец, Калигула оторвал взгляд от пергаментов, небрежно свернул их, сладко потянулся, распрямляя спину, и вдруг резким точным движением метнул свитки в тлеющую жаровню. Весело вспыхнуло пламя, пожирая пергамент, наполняя атриум душной вонью горящей кожи.

— Ложь! — громогласно вскричал Гай. — Все, от первого до последнего слова! И почерк не Фабия Персика! Ты обманул всех, дерзкий самозванец! И приговор тебе — смерть!

Германик склонил голову. Глупец! На что он надеялся? Калигула никому не осмелился бы показать эти свитки. Слезы покатились из его глаз. Он понял, что обречен на мучения.

— Кассий, отправь его обратно в Мамертинум, пусть до казни посидит в Туллиевом мешке. Германик Гемелл заслуживает особенной участи! Я еще должен поразмыслить об этом, — приказал Калигула. Преторианцы поспешили исполнить приказ, подхватив под руки обмякшее тело последнего отпрыска из рода Тиберия. — И приведите сюда Клавдия и Мессалину!

— Она ни в чем не виновата! — вскинулся Германик и забился в руках преторианцев. — Ее проступок заключается лишь в том, что она любит меня! И я люблю ее тоже! Прости ее, милостивый цезарь! Я признаюсь, что обманывал всех! Пощади Мессалину! Я сознаюсь в подлоге документов! Я — не Германик Гемелл!

Повелительный взмах руки остановил преторианцев.

— О! Да тут замешана любовь! — удивленно протянул Калигула. — Я считаю, напоследок этим двоим стоит повидаться. Новые обстоятельства должны быть исследованы.

Мессалину вновь ввели в зал и поставили на колени рядом с Германиком. Он попытался вырваться из крепких рук преторианцев, чтобы обнять испуганную девушку, но тщетно.

— Любимая моя! Не бойся! Цезарь проявит милосердие! Он обещал сохранить тебе жизнь! — заговорил он, заливаясь слезами при виде ее жалкого состояния. Девушка, однако, даже не повернула головы в его сторону, она глядела только на Калигулу.

— Валерия Мессалина! Ты подтверждаешь слова этого самозванца, что находилась с ним в любовной связи? — спросил Гай.

Девушка презрительно скривила губы и вдруг, повернувшись к Гемеллу, плюнула ему в лицо.

— Я подтверждаю лишь то, что приняла из рук этого негодяя отраву, которую поднесла тебе, цезарь, и которая убила моего дорогого отца. Клянусь великой богиней Пантеей, я не знала, что в вино подмешан яд. Я считала Астурика твоим другом и без колебания взяла чашу. Проклятый убийца! — иступленно закричала она, поворачиваясь к Германику. — Будь ты проклят! Тебе мало того, что ты покушался на жизнь нашего любимого императора, мало того, что лишил меня самого дорогого человека, ты еще решил оболгать меня! Видят милосердные боги, я никогда не любила этого человека и всего дважды с ним разговаривала. Первый раз — когда просила его указать, где твои покои, в обмен на что он потребовал совершить кражу. А второй, когда он попросил меня на празднике поднести тебе чашу для возлияния. Прости меня, о цезарь, что я доверяла твоему врагу, искренне считая его твоим другом.

Германик был на грани обморока. Равнодушие к собственной участи заволокло измученное сознание, и он безвольно опустился на мраморные плиты пола.

— Хорошо, цезарь, — тихо произнес он. — Пусть будет так, как она сказала. Я один виноват во всем!

Шаркающей походкой вошел Тиберий Клавдий.

— Смотри, дядя! Лже-Астурик сознался, что обманывал всех, кто доверился ему. А что ты скажешь нам? Ведь этот самозванец заявил, что ты видел письмо своей сестры, знал, что он выдает себя за Германика Гемелла, твоего племянника, и должен был подтвердить перед сенатом подлинность этого заявления.

— Мне ничего об этом неведомо. Все было задумано этим юношей и Макроном без моего участия. Уверяю тебя, Гай Цезарь, я никогда не согласился бы на это. Кому, как не тебе, знать, что существуют подлинные документы, доказывающие, что дети моей сестры были прижиты от ее любовника Элия Сеяна. Именно я в свое время передал их императору Тиберию и могу поручиться за их подлинность.