Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

— А мы рты раскрыли. Даже исполчиться не успели.

— Но и Болеслав еще не расставил полки. Обычно он очень тщательно готовится к сече. Два дня дает войску отдохнуть, а уж затем исполчается. Он не любит спешных наскоков, — высказал Вышата.

— Болеслав был подивлен, когда изведал, что наше войско втрое меньше. Наверняка, он весело разъезжал среди своих воинов и предвкушал победу. Вышата прав: Болеслав и не чаял торопиться, ведая, что мы не станем переходить реку, — произнес Могута.

— Всё это так, воеводы. Я всё зрел своими глазами и так же мыслил, что битва произойдет гораздо позже. В том вижу свой промах. Надо было неотложно готовить полки к сече. Никогда б не подумал, что Болеслав, едва подоспев к берегу, сразу кинется на наше войско. И впрямь, крепко же ты зацепил короля, Будий. Но не вешай голову. Вновь повторю: в сороме нашем сам виноват. Сам!

— Но кто ж ведал, что Болеслав такой обидчивый, и что он кинется в реку? — сокрушался Будий.

Неожиданный бросок неприятельских войск внес сумятицу в дружины Ярослава, они дрогнули, отступили и, преследуемые врагом, рассыпались в стороны. По сути большого сражения не произошло, но битва была проиграна.

Ярослав с окружавшими его княжьими мужами и меченошами, убедившись, что бросаться в сечу уже бесполезно, подались в сторону Новгорода. Коней меняли в каждом селе.

Даже в пути Ярослав не переставал думать о проигранном сражении.

«Если бы к Бугу пришла полная дружина новгородцев, — внезапно подумалось ему, — тогда бы я сейчас не бежал к Новгороду, а праздновал победу. Будь же ты проклят, посадник Константин! Твои сто пятьдесят воинов оказались каплей в море. Да ты же преднамеренно прислал мелкотравчатую дружинку. Надеялся на мою погибель, коварный Иуда, дабы стать полновластным хозяином Великого Новгорода. Иуда!»

Гневу Ярослава не было предела. Когда он, разгоряченный, достиг Новгорода, а затем вбежал в свои покои, на его лицо было страшно смотреть. Он отстегнул от пояса меч и швырнул его на столешницу, красиво набранную из клена, ясеня и северной чудской березы.

Но сейчас Ярославу было не до красот. Вновь мучительные страдания исказили его лицо.

(Не ведаем, что дальше было бы с князем, если бы в его покои не вошел священник Илларион, кой прибыл в Новгород еще две недели назад).

Ярослава, казалось, ни чуть не удивило появления благочинного. [273]А тот умиротворенным голосом произнес.

— Рад тебя видеть во здравии, князь.

— Да чего стоит мое здравие, когда Русь осталась в руках ляхов и Каина? Чего?!

Ярослав не сказал, а выкрикнул слова с необычным для него озлоблением, словно перед ним оказался не друг, а заклятый враг.

Ничего не произнес на это мудрый Илларион, ведая, что в данный час всякие утешительные слова бесполезны.

А Ярослав метался по покоям, аки барс в железной клетке. Затем он остановился перед излюбленным священником и глухо, растерзанным голосом вымолвил:

— Меня одолевают позор, страдания и муки. Мне не хочется жить, отче. Не хочется жить!

— Не узнаю тебя, Ярослав Владимирович, — осуждающе покачал головой Илларион, и вдруг заговорил суровыми словами:

— Да разве это страдания и муки? Не ведаю полководца, кой бы за свою жизнь не проигрывал хотя бы одну сечу. Видите ли, жить не хочется великомученику. Зазорно, князь, слышать от тебя такие слова… А как же Иисус Христос, о коем ты не устаешь глаголить?

— Что, Христос, что?

— Вот до чего помутился твой рассудок, сын мой.

Илларион твердой рукой надавил на плечо Ярослава, и тот невольно опустился на лавку.

Благочинный же сел обок и произнес длинную речь в надежде, что она приведет в себя растерявшегося князя.

— … Воины взяли Иисуса и принялись бичевать его, засим возложили на священную главу его венец, сплетенный из терния, надели на него багряницу, а в руки вложили трость вместо скипетра царского; вслед за тем, подходя к нему для большего посмеяния, один по одному преклоняли перед ним колена и злословили: «Здравствуй, царь иудейский!» После того плевали ему в лицо, били по ланитам и тростью по голове, причем терния венца должны были еще более вонзаться. Иисус переносил всё сие с безропотным терпением. А иудеи кричали: «Распять его! Он должен умереть, ибо выдает себя Сыном Божиим».

Пилат [274]уступил запросам толпы. Воины совлекли с Иисуса багряницу, одели в собственные его одежды и повели на распятие. С ним вкупе вели двух разбойников. По преданию, Христос до того изнемог на пути под тяжестью креста, что упал. В это время, выходившие из города с Иисусом, встретили некоего Симона Киринейского, шедшего с поля своего. Воины принудили его нести крест Господен. Когда же привели Иисуса на место казни, называемое Голгофа, тогда давали ему пить вино, смешанное со смирною, [275]но Иисус не принял сего питья. После того Иисуса распяли, а вкупе с ним и двух разбойников, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус, вися на кресте, претерпевал ужасные мучения, а проходящие злословили и издевались над ним. Первосвященники с книжниками и старейшинами, лаясь, говорили: «Других спасал, а себя не может спасти. Пусть спасет себя, если он Христос, избранник Божий, пусть теперь сойдет с креста — и уверуем в него». Такие же поругания дозволял себе и народ. Всё сие происходило около шестого часа дня: и сделалась тьма по всей земле, и продолжалась до часа девятого.

Иисус воскликнул: «Жажду!» При кресте стоял сосуд, полный уксуса. Воины, напоив уксусом губку, навязали ее на трость и поднесли к устам Иисусовым. Вкусив уксусу, он сказал: «Совершилось!». Потом возгласил громким голосом: «Отче! В руки твои предаю дух мой». Преклонил главу и испустил дух. И вдруг завесы в храме Иерусалимском разорвались, камни распались, гробы отверзлись, и многие тела усопших святых воскресли.

Распятие и смерть Господа свершилась в пятницу, накануне пасхальной субботы. Из уважения к наступающему дню великого праздника иудеи не хотели, дабы тело Господа Иисуса Христа и распятых с ним злодеев оставались на кресте до следующего дня. Иудеи просили Пилата, дабы он велел перебить голени распятым и снять их с креста. Согласно сему прошению и было так сделано. Воины, пришедшие на место казни, перебили голени разбойникам, но у Иисуса голени не перебили, понеже увидели, что он уже опочил. Но один из воинов пронзил ему копьем бок, и из раны сей потекла кровь и вода. Так исполнились ветхозаветные предсказания Спасителя мира: «кость его да не сокрушится»..

В это время жил в Иерусалиме некто Иосиф. Он был знатен, но вкупе с тем был одним из тайных учеников Иисуса. Сей Иосиф предстал пред Пилатом и просил у него тело Иисусово для погребения… Пилат, узнав, что Иисус Христос поистине умер, приказал отдать тело его Иосифу. Тот пришел к кресту для взятия тела Иисусова, приготовив для сего чистую плащаницу. Сюда же пришел и Никодим, тот самый, кой в свое время приходил беседовать с Иисусом ночью. Он принес с собою состав из смирны и алоя, фунтов около ста. Они взяли тело Иисусово и обвили его пеленами с благовониями. Близ того места, где Иисус был распят, находился сад Иосифа, и в этом саду была высечена в скале Иосифом для себя погребальная пещера. В сию-то пещеру и перенесли тело Иисуса, и вход в нее, по окончании погребения, завалили большим камнем. Мария Магдалина и другие благочестивые жены проводили тело Иисуса до гробницы и присутствовали при его погребении.