Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Тихомир, вернувшись из леса с мужиками, прорубавших дорогу к Смоленску, не ушел к капищу Велеса, а остался в городе. За несколько недель, проведенных в лесах с ростовскими мужиками, он привык к ним, деля вкупе лишения и невзгоды, втягивался в разговоры, сам на привалах многое рассказывал, удивляя мужиков своими знаниями о жизни трав и деревьев, и толковал о них с такой любовью, будто о какой-нибудь желанной ладушке сказывал. По всему чувствовалось, что этот парень самозабвенно увлечен природой. А после привала Тихомир всегда брался за топор и трудился так сноровисто, что мужики за ним не поспевали.

— Добрый детина, — отзывались ростовцы. — Никакой работы не чурается. И в воду лезет и гати мостит, и дорогу умеет укоротить. Туда, сюда сбегает, окрест оглядит — и опять за топор. А по ночам всё на звезды глядит. По ним-де никогда не заплутаешь. Башковитый! Даже через непроходимые болота всю артель перетягивал.

Тихомир ведал: можно любое болото одолеть. Сказывал мужикам:

— Нарубите из жердей переносные клади.

Мужики нарубили. Тихомир подступал к зыбуну, бросал на него первую кладь, бегом возвращался, кидал вторую кладь, третью… и оказывался на другом берегу. Кричал:

— Теперь — по одному, но нигде не стоять. Бегом ко мне!

Мужики поглядывали на другой берег с опаской, но когда проводник обозвал их трусами, то самый смелый отделился от артели и побежал по настилам. Одолел зыбун и весело закричал:

— Мужики! К водяному не угодил. Давай по одному!

Вскоре вся артель перебралась через болото.

А как-то довелось Тихомиру поставить на ноги захворавшего мужика Никифора. Тот как-то изрядно зазяб и удрученно посетовал:

— Боле не работник я, мужики. Никак, лихоманка взяла, да и другие недуги скрутили.

Никифора посадили на телегу, а Тихомир набрал каких-то пользительных кореньев, скорехонько высушил их над костром, изготовил баклагу настоя и подошел к мужику.

— Допрежь скажу тебе заговор от недугов… Заговариваю тебя, раба святых богов Никифора, от всяких недугов: от тряски, колючки, свербежа и огневицы, от колотья, дерганья и черной немочи…

Затем Тихомир протянул хворобому баклажку и наставил:

— Пей по семь глотков три раз на день, на ночь — три. Два дня пей, на другое утро встанешь в полном здравии.

Так и случилось. На третий день Никифор взялся за топор. Мужики еще больше Тихомира зауважали.

— Чудеса! Да то и княжому лекарю ни в жисть не справиться.

Однако не ведали мужики, что Тихомир мог излечить не только лихоманку. Самая напасть, когда мужику чем-либо переломает кости. Вот уж горе, так горе! На всю жизнь останешься увечным, а Тихомир изрекал, что сие дело не пропащее, и убогого можно поставить на ноги.

Мужики сомневались:

— Да то никаким богам не подвластно.

— Истинным волхвам подвластно. Надо собрать сломанные кости в лубки, и пусть недужный полежит недели четыре.

— Вона… А коль ножом тебя покалечат?

— То уже исцелить легче. Открытые язвы [177]следует промыть настоями пользительных трав, затем взять свиное сало, вытопить из него жир и залить им язвы. О том каждый знахарь ведает.

— А коль несносная ломота в ногах?

— Ступайте в лес, сыщите большую муравьиную кучу и суньте в нее недужные ноги. Муравьи больно жалят, но надо потерпеть. Такое надо сотворить не менее трех раз…

Многое чего ведал в лекарском искусстве Тихомир!

Когда пришли в Ростов, Никифор, благодарно похлопав по плечу Тихомира, произнес:

— Слышал я, что ты на постой к деду Овсею надумал вернуться. Избенка у него старенькая, подновы просит. Подсобим! Но не лучше ли тебе, Тихомир, свою избу заиметь? Соберу артель, и скорехонько срубим.

— Спасибо, Никифор. Один я с туги умру.

— Так пригляни девку красную. У нас ростовны все как на подбор.

— Вот когда пригляну, тогда и избу станем рубить, а пока мне и с Овсеем слюбно.

— Как скажешь, детинушка.

С некоторых пор Тихомира перестали называть волхвом.

Как-то в Ростове побывал старый волхв, кой скрылся после разгрома Велесова дворища воинами Додона Колывана, и сурово изрек:

— Тихомир не может полагать себя волхвом. Христиане убили его деда Марея, а он не отомстил. Глава христиан Ярослав послал к Смоленску воев и забывших о нашей вере ростовских плотников, и Тихомир пошел с ними, выполняя волю иноверца. Волхвы и старейшины, укрывшиеся в лесах, собирались на совет и решили изгнать Тихомира из своей общины. Отныне ростовцы не должны слушать его, ибо он прислужник иноверца, и он будет богами наказан.

Старый волхв исчез в тот же час, но его враждебные слова не заронили в сердцах ростовцев недружелюбия к Тихомиру. Напротив, многие горожане (простые язычники) возлюбили бывшего волхва за его скромность и добрые деяния, когда он (позови его в любое непогодье) шел к недужным людям, исцелял их, и не брал за это никакой платы и подарков.

Умудренный старец Овсей говаривал:

— На своем веку я знавал немало хороших людей, но такого доброго молодца вижу впервые. На Тихомира во всем можно положиться. Его хоть и вытурили из волхвов, но он никогда не отречется от старой веры. Оберегайте его, дети.

Всех ростовцев старец Овсей называл своими детьми.

Невзлюбил Тихомира лишь боярин Додон Колыван. Как-то у него разболелась нога. Ноет и ноет по ночам. Но обращаться к княжескому лекарю Колыван не стал. Послал своего дворового за Тихомиром, но тот вернулся и молвил:

— Сей знахарь отказался идти к тебе, батюшка боярин.

— Что за блажь на него нашла? Он же, сказывают, ко всем ходит.

— Не пошел, батюшка боярин. Да еще охульными словами тебя облаял.

— Это еще какими словами? — вскинулся Колыван.

— Что ты, батюшка боярин… зловредный и самый дрянной человек. Велесово дворище пожег, деда Марея убил.

— И его, нечестивца, убью!

С тех пор, как князь Ярослав лишил его звания «дядьки-пестуна», Додон пребывал в дурном расположении духа. Его желчь на князя, казалось, переполняла всё его нутро, и чем больше Ярослав творил для Ростова, тем всё больше исходил злобой Колыван. В своих мыслях и беседах с недоброхотом князя, сотником Иваном Горчаком, он называл теперь Ярослава лишь одним именем: «Хромыга».

— И чего Хромыге покойно не живется? Дурью мается. На кой ляд ему понадобилась дорога на Смоленск? Жили тихо, безмятежно, лесами и болотами от Киева отгородились. Почитай, нас Киев и не заботил, а ныне? В Ростов, как тараканы, разные людишки с Днепра поползли. И купцы, и всякого рода и звания малоземельные послужильцы, и всевозможный смердящий сброд, коего приднепровские князья и бояре данями и оброками задавили. Всех принимает наш Хромыга.

— Истинно речешь, Додон Елизарыч, — кивал Горчак. — Посад, [178]без малого, вдвое вырос. Особливо смерд из днепровских весей набежал. В Ростове-де князь добренький, тяжелыми поборами не тяготит. Вот и прут. А кому новую землицу корчевать лень, целыми ватагами на мерянские селища идут и с ухоженных земель чудь выпихивают. А князь на то сквозь пальцы смотрит.