С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

По пляжу бродил фотограф в закатанных по колено штанах‚ в соломенной шляпе с обвислыми полями. Под навесом его дожидался аппарат на треноге‚ стеклянным глазом уныло глядел вдаль‚ а на разрисованной фанере лихо танцевал лезгинку джигит в черкеске‚ с кинжалом за поясом: вместо лица дырка. Желающий себя увековечить просовывал голову в дыру под папахой и делал свирепый вид‚ столь необходимый для кавказского танца. Но мы под навес не ходили и голову в дыру не совали. У брата был "Фотокор" на выдвижной деревянной треноге‚ в который вставляли кассеты со стеклянными пластинками. Фотографии с той поры‚ блеклые‚ не от недостатка старания, – они у меня. Вот собака хозяйская‚ печальная замухрышка Кукла: по сей день помню. Вот я в лодке и мама рядом‚ в цветастом сарафане: такая пока безмятежная. Вот я на берегу и чернявые детишки с Украины‚ пляжные мои знакомцы: в каком рву смерть приняли? И опять я с мамой в обнимку‚ а сарафан тот же: не было‚ видно‚ другого. А вот и брат мой на причальных мостках‚ где к ночи слышались выдохи моря‚ и где отчаянно кидались с высоты‚ в темную бездну‚ пузом об воду‚ опускаясь в жуткие глубины‚ чтобы вынырнуть затем наружу‚ колотя руками-ногами‚ задохнувшись‚ в сладостном ужасе‚ и сердце пуганой птицей колотилось о тонкие ребра. И опять брат мой‚ девять на двенадцать: босиком‚ с ведром у колодца‚ по-детски прелестный‚ с уходящей пухловатостью губ. Подрастет и на войну.

Мы уехали с Никитского бульвара шестнадцатого октября сорок первого года‚ в тот страшный для Москвы день‚ когда в городе была паника‚ на вокзалах творилось несусветное‚ и отчаянные толпы штурмом брали поезда. Мы приехали в уральское село Долматово‚ где была одна школа‚ одна парикмахерская‚ одна баня‚ один кинотеатр в нетопленой церкви; где зима – это зима‚ и тридцать градусов – не холод. В пургу‚ в снежные заносы‚ когда сугробы не давали открыть калитку‚ мы с братом брели в школу‚ во мраке‚ след в след‚ и первый фонарь на пути был у горсовета. По карточкам выдавали только хлеб: двести граммов на маму‚ по сто пятьдесят на нас‚ иждивенцев‚ и по вечерам я ныл перед сном: "Исть хочу! Исть..."‚ а брат бил меня по затылку и свирепо орал: "Где мы тебе возьмем? Ну‚ где?.." Его призвали в десятом еще классе‚ и повезли в Миасс‚ в артиллерийское училище: немцы стояли под Сталинградом. Было ему семнадцать лет и два месяца: тонкая‚ беззащитная шея в широком вороте гимнастерки‚ худое решительное лицо обиженного подростка: красноармеец Кандель‚ домашней выпечки‚ полевая почта 04088 – из тепла прямо в окоп. И пошли с войны редкие треугольнички со штемпелем "Просмотрено военной цензурой"‚ "Красноармейское письмо. Бесплатно"‚ а в них непременная приписка для няни: "Жив‚ здоров‚ избушка за мной".

Школа его‚ сто первая московская школа затерялась в неприметном переулке‚ и памятник возле нее напоминает о тех‚ что не вернулись с войны. Они примостились сбоку‚ возле школы‚ бывшие ее ученики‚ некрупные‚ малозаметные‚ ибо не чувствуют за собой славы кричащей‚ подвигов несусветных‚ героизма исключительного. Снег заваливает подножие‚ зной обжигает лица‚ а они стоят твердо и неколебимо‚ с винтовками за спиной и вещмешками‚ в шинелях до пят‚ будто навырост‚ защищая неприметно школу свою‚ учителей‚ подружек оставленных. Необученные‚ необстрелянные‚ посланные в спешке затыкать чудовищные дыры на фронтах. Дети против танков. Штыки против пулеметов. Патроны против бомб. "Будьте памяти павших верны. 1941–1945".

Папа в гимнастерке: первые по лицу морщины‚ редкая на шевелюре седина‚ а будет ее потом в избытке. Мама в шерстяной кофточке‚ такая еще прелестная‚ но с тенью озабоченности‚ в вечном беспокойстве за сына. Я между ними: неужто это я? – тоже в гимнастерке‚ которая непомерно велика‚ с большими накладными карманами и белым воротничком наружу. Война закончилась. Мы выжили. И брат – вот счастье! – выжил тоже. Про войну не рассказывал‚ будто забыть старался. Мух не убивал. Тлю не давил с жучками. Муравьев обходил. И даже комаров не прихлопывал‚ поганых кровососов‚ а только рукой отгонял.

Был у меня брат. Задумчивый от рождения‚ интеллигентный от воспитания. С которым столько говорено в неисчислимые наши встречи. Который так и не раскрылся‚ не рассказал себя.

Ушел‚ как унес тайну‚ и мне от этого плохо.

Две недели без перерыва шел дождь и стояла необычайно теплая погода‚ какой – как сообщили – никогда ранее не было. Я с беспокойством подумал‚ что если самолет‚ на котором вы улетели‚ это современный ковчег‚ то‚ видимо‚ начался потоп. Но всё закончилось вполне благополучно‚ выпал снег‚ и сейчас довольно холодно...

Шалом вам‚ Иерусалиму и всему миру! Вчера были в Востряково. Подсадили цветов‚ помолился старичок. По традиции всех обошли‚ а до бабушки Дины еле добрался. Всё замирает до весны...

Ты наверное думаешь‚ что изменениям в вашей жизни соответствуют хоть какие-то изменения в жизни других‚ – увы! Наши родственники живут по-прежнему‚ проявляя вежливый интерес к твоему житью-бытью и‚ естественно‚ передавая приветы. Судьба редко дает таких друзей‚ которые настолько тоскуют‚ что в состоянии заказать телефонный разговор с заграницей. Тут дело не в деньгах‚ дело в степени дружбы. Разошлись интересы потихоньку. У каждого своя шерсть и свои блохи...

Написание писем теперь такая редкость! Старомодно‚ как зажигать свечи. Почти все любят говорить и мало кто любит слушать‚ а с письмами наоборот: чаще любят получать письма‚ чем их писать. Почему бы так?.. Есть у нас люди‚ которые интересуются только Кексом или преимущественно им. Сообщите для жаждущих‚ как у него дела. Его московская подружка Белка‚ рыжая собачка-старушка‚ всё еще пытается играть и‚ как люди‚ не чувствует своего возраста...

Появился Мишка. Был в Париже у родственников. Какое самое яркое впечатление? Самое яркое: на пляже одна очень хорошенькая девица похлопала его по груди и уважительно сказала: "Мужик‚ гулаг!.."

В. всё пытался у меня разузнать‚ сможет ли он получить у вас деньги и сколько‚ если его родственники погибли в Риге во время войны. И. тоже как-то сказал: "Если бы я поехал‚ то смог бы получать там много денег". Спрашиваю: за что? "Ну как же‚ я ведь воевал". Все хотят получать‚ да побольше‚ за то‚ что они осчастливят своим присутствием...

Это письмо сороковое. Были в Востряково. Там не тает. Снег выше сапог. Прорыли туннель до памятника‚ прошли к своим. В могиле рядом кого-то похоронили. А так без перемен. Это уже‚ вроде‚ и не печальное сообщение‚ а просто часть жизни...

Арье у нас герой. Подумать только: у Фишеля Канделя было восемь детей‚ всё затоптано физически или духовно‚ и вдруг молодой росток‚ правнук‚ Иерусалим‚ бармицва! Поздравляем именинника с днем рождения. Пусть попросит у нас‚ чего захочет‚ а мы пришлем крем для ног...