Юрий Вяземский - Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

Так стремительно завершилось заседание сената, будто мечом полоснули.

VII.Преторский суд состоялся через пять дней после сенатского слушания, в третий день до июньских календ, в только что освященном и ни разу еще не использованном для судебных заседаний храме Марса Мстителя.

По-прежнему среди обвиняемых никто не увидел Юла Антония и Семпрония Гракха. По-прежнему поражал невозмутимостью и безупречностью туалета Аппий Клавдий Пульхр. По-прежнему гримасничал лицом и бравировал игривой одеждой Квинтий Криспин. По-прежнему пытался вызвать к себе сострадание Корнелий Сципион, но уже не хватался за статуи; Корнелия принесли на носилках, он утверждал, что ноги у него отнялись от стыда и отчаяния.

Один из двух обвиненных сенаторов привел с собой жену и четверых детей, младшему из которых не было года, и он то заливисто плакал, то радостно улыбался на руках у кормилицы.

Азиния Эпикада доставили под усиленным конвоем и в ножных кандалах: три дня назад ему удалось бежать из-под стражи, но в Остии его выследили, задержали и заковали.

Как ты знаешь, обвиняемым полагается давать десять дней на подготовку защиты. Но здесь дали только пять суток и для всех предложили одного и того же защитника, с кандидатурой которого многие обвиняемые охотно согласились, а прочие не возражали.

Суд начался в третьем часу после восхода солнца и окончился через час после полудня.

Претором был Помпоний Греции. Помнишь такого?.. Он, как и Атей Капитон, вместе с Фениксом и Вардием тоже слушал когда-то ораторов в школе Латрона и Фуска.

Следуя древнему республиканскому обычаю, не соблюдаемому уже многие десятилетия, судебную коллегию составили из девятисот занесенных в списки присяжных. Все они на рассвете явились на Новый форум, и претор Греции, принеся предписанные жертвы и совершив положенное молебствие, извлек из урны девяносто билетиков с именами тех судей, которых боги избрали. Подавляющее большинство принадлежало к сословию всадников, но были среди них и сенаторы. Все избранные были представлены обвиняемым и защитнику, и никто из них отвода не получил. Тем более не возражал против них обвинитель, ибо обвинителем сенат назначил самого претора — его, Помпония Грецина, который проводил жеребьевку и возглавил суд.

Опросив с десяток свидетелей, которые в подробностях описали некоторые «мутунии», «тутунии» и «мутунотутунии» и согласно указывали на Юла Антония как на организатора этих бесчинств, на Рабирия и Сципиона как на их вдохновителей, на Пульхра и Криспина как главных исполнителей, претор Греции произнес обвинительную речь. От сенатского обвинения Публия Касцеллия речь отличалась, во-первых, главным мотивом обвинения — святотатственное прелюбодеяние, во-вторых, меньшей витиеватостью, в-третьих, большей доказательностью, так как Помпоний умело опирался на свидетельские показания, но была — я имею в виду его речь — не менее длинной и тоже грешила пространными отступлениями от рассматриваемого преступления. Речь эту Тит Ливий, мягко говоря, позаимствовал и вставил в свою историю, вложив ее в уста некоего консула, который почти два века назад якобы осуждал вакханалии. Я не в осуждение нашего прославленного историка это говорю, а для того, чтобы ты мог заглянуть и прочесть, если заинтересуешься. Я же, экономя время, представляю сейчас лишь конспект этого обвинения:

Первое. Женоподобие некоторых мужчин, исступленное, совратительное, обезумевшее от ночных оргий и попоек, шума и криков. Греции его красочно и в подробностях описывал.

Второе. Возрастающее женоподобие мужчин ведет к обессиливанию армии, к вырождению родов и семейств и к различным проявлениям коррупции в гражданских делах. Тут Публий не скупился на аргументы.

Третье. Коллективное прелюбодеяние год от года набирает силу, входит в моду и развращает молодежь.

Четвертое. Святотатственные преступления, заранее обдуманные, подготовленные, отрепетированные за чертой города и в разгар Марсовых игр перенесенные в центр Рима, на его священные форумы, консуляром Юлом Антонием и его приспешниками, угрожают добродетельной жизни римских граждан, оскорбляют богов и могут навлечь на Город различные кары и бедствия.

Пятое. Особенно настораживает то обстоятельство, что в своих богохульных бесчинствах Антоний и его сообщники пытались учредить в Римской державе культы чужеземных богов, которых под покровительством Юпитера Всемогущего и Величайшего, при содействии великого Аполлона, дланью Марса Мстителя Цезарь Август сокрушил в битве при Акции. Отец Отечества их разбил и прогнал, а они, святотатцы, заставляют им поклоняться, под покровом ночи протаскивают их мерзкие изображения в наши селения, в наши дома, им, завистливым, похотливым и кровожадным египетским и азиатским демонам, отдают на растерзание тела наших юношей и девушек… В этой заключительной части своей речи Греции так увлекся, что несколько раз чуть ли не захлебнулся своим красноречием.

Наконец, замолчал и вернулся на курульное кресло, возглавив судейскую коллегию.

А теперь догадайся, кто ответил на его обвинения своей защитительной речью. Кто?.. Представь себе, всё тот же Атей Капитон!..Теперь уже не он один претендовал на роль защитника: несколько сообразительных и дальновидных юристов после сенатского постановления предложили свои услуги. Но городской претор — и, как Вардий подчеркнул, осклабившись, «не только он!» — рекомендовал именно Капитона.

Сорокадвухлетний Атей к тому времени считался в Риме крупнейшим знатоком сакрального права. Защиту свою он выстроил следующим образом:

С двумя первыми пунктами обвинения Капитон согласился: да, многие мужчины, к сожалению, всё больше уподобляются женщинам, и этот процесс, если его вовремя не остановить, может причинить вред государству, ибо, женоуподобляясь, мужчины, как правило, берут у женщин худшее, а не лучшее из того, чем тех наделили боги.

По третьему пункту Капитон решительно возразил: «коллективное прелюбодеяние», о котором рассуждал его оппонент, не набирает силу, а, напротив, благодаря принятым законам, в результате нравственной политики, последовательно проводимой Цезарем Августом, стало у нас почти невозможным: уже давно запрещены разного рода коллегии, любые несанкционированные властями сборища. То, что случилось после Марсовых игр — Атей настойчиво подчеркнул, что не «в разгар игр», как выразился Греции, а через сутки после их завершения, — безобразие это следует квалифицировать ни в коем случае не как рост, а как рецидив нравственных извращений, своего рода предсмертные судороги пагубного явления.

А далее Капитон, что называется, в пух и прах разнес основной тезис Грецина — святотатство с привлечением чужеземных культов. Опираясь главным образом на показания уже вызванных свидетелей и со стороны защиты призвав лишь двух дополнительных, Атей убедительно показал, что имели место развратные действия кучки давних приятелей и собутыльников, которые, опасаясь преследования со стороны властей, стали прикрывать свои безобразия сначала якобы театральными постановками, потом комическим гладиаторством безнравственных женщин, а затем якобы жертвоприношениями древним богам. И боги эти, которых они выставили в качестве прикрытия — Атей с особенным ударением произносил это слово — в качестве прикрытия для своего блуда, никакими не чужеземными были: ни сирийскими демонами, ни тем более египетскими фуриями. Развратники придумали себе каких-то несуществующих и никогда не существовавших богов и объявили их древними отеческими божествами, во время Сатурна, дескать, покровительствовавшими свальному прелюбодеянию и скотскому соитию. Если они святотатствовали, то лишь в отношении своего тела и своей чести. Ибо оскорбить несуществующих богов невозможно. Ведь ни какому-то Мутуну, ни какой-то Тутуне римский сенат никогда не предоставлял права римского гражданства. И ни в какой другой державе этим чудищам люди не поклоняются.