Юрий Вяземский - Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

В этом месте Капитона прервал обвиняемый Сципион. Забыв, что он парализован на обе ноги, Корнелий прямо-таки выпрыгнул из носилок и закричал: «Правильно! Свидетельствую!

Юл Антоний сочинил этого Мутуна и эту Тутуну и мне велел рассказывать всякие небылицы! И я болтал, будь я проклят отцом и матерью! Юл не только меня — он всех нас заставил!»

По знаку претора стражники утихомирили Сципиона, водворив на носилки и вынеся из храма на площадь.

Капитон же, дождавшись, когда судьи перестанут смеяться, грустно заметил: «Вот вам, пожалуй, главное свидетельство. Один из развратников честно признался, что он по наущению Юла Антония просто болтал языком».

А в заключение своей речи Атей Капитон заговорил о консуляре Юле Антонии. Кратко охарактеризовав его трудное детство — ранняя смерть матери, гибель отца и старшего брата, — защитник перешел к подробному и красочному описанию тех многочисленных и разнообразных благодеяний, которые несчастному Юлу оказали его мачеха Октавия, Ливия, упросившая своего великого мужа принять сироту в собственный дом; Агриппа и Меценат, всегда покровительствовавшие младшему Антонию; Тиберий и Друз, как родного брата его чтившие; сам Август, пекшийся о Юловой карьере, сделавший его фламином Аполлона и консуляром сената…

На имени Августа Атей Капитон умолк, скорбно вздохнул и с горечью произнес:

«Что можно к этому прибавить? Граждане судьи, судя этого человека, которого и обвинитель, и свидетели, и сами обвиняемые называют организатором и главным прелюбодеем, прошу вас, помните о том, как близок он был нашему принцепсу и его семье. И если отыщете в вашем сердце хотя бы крупицу доброго чувства к Юлу Антонию, осторожно, чтобы не выронить и не потерять, положите ее на весы правосудия, как я сейчас пытался положить свою. Вас много. Почти сотня крупиц, если она наберется, может смягчить вину этого человека — да, неблагодарного, да, наверное, подлого и развратного, но, как мне кажется, глубоко несчастного. Ибо счастливый человек никогда себя так не ведет…».

— Ну, вот что они делают?! — вдруг воскликнул Гней Эдий. — Нет, я не могу на это смотреть!.. Пойдем. Я буду работать и рассказывать.

Мы вышли из шатра, спустились в виноградник. Два работника подрезали лозы. Отняв у одного из них серп, Вардий обоих прогнал и сам занялся подрезанием.

— Вот так… — приговаривал Вардий. — Видишь?.. Быстро, чтобы не мучить. И нежно, чтобы ощущала заботу… Они ведь тоже живые… Это надо чувствовать, когда режешь… Во-о-от… так!.. Иначе нельзя…

Подрезая, Гней Эдий рассказывал:

VIII.Когда закончились прения, судьи удалились на совещание и долго обсуждали. Нет, не приговор, который утвердили в самом начале обсуждения — прелюбодеяние для всех обвиняемых и святотатственное прелюбодеяние для одного Юла Антония. Спорили и дискутировали по поводу наказаний. Разошлись лишь под утро. Так что приговор огласили лишь на следующий день, в канун июньских календ. Было так решено:

Аппия Клавдия Пульхра изгнали из сената и выслали на Крит сроком на десять лет.

Квинтия Криспина сослали на Сефирову скалу в Кикладском архипелаге. Срок ссылки не обозначался.

Корнелия Сципиона суд в храме Марса приговорил к изгнанию на остров Гиар. Но когда Август потом утверждал приговор, он заметил, что на Гиаре совсем нет пресной воды, и предложил, учитывая сотрудничество Корнелия со следствием и его раскаяние, сослать его на остров Делос; пусть, дескать, просит прощения у Аполлона.

Руф Сальвидиен был лишен жреческого звания и изгнан на остров Аморг с полным поражением в правах и с конфискацией половины имущества.

У Рабирия отняли должность эдила и сослали его на Сардинию с конфискацией одной четверти состояния.

Луций Авдасий и Азиний Эпикад еще легче отделались: они без всякой конфискации были изгнаны из Рима; то есть могли жить где угодно, но изгнание из Города было пожизненным.

Поэта Понтика сослали в Нарбонскую Галлию.

Двух сенаторов выгнали из сената с запрещением проживать в Италии.

Одного из десяти всадников, который усердно сотрудничал со следствием и дал множество ценных показаний против Юла Антония, суд оправдал, а всех остальных сослал и отправил за двухсотый миллиарий.

Актеров с плебеями и вольноотпущенниками судили не под руководством Грецина и не в храме Марса. Их судил другой суд, с другим претором и тридцатью присяжными. Гиласа-пантомима обвинили в растлении малолетних мальчиков и наказали плетьми, причем пороли его не где-нибудь, а в Белом доме, жилище Отца Отечества. А потом куда-то сослали. Никто точно не знал куда.

Комедианту Стефаниону вменили, что он держит в услужении матрону, подстриженную под мальчика, и высекли его публично в трех театрах: Помпея, Бальба и Марцелла.

Престарелого Бафилла вообще не привлекали к суду.

Гладиатор Бесс избежал наказания. Но с той поры его никто не видел ни на улицах, ни на аренах, ни в Риме, ни в колониях. Когда же о Бессе интересовались у Квинта Порция, его бывший хозяин и патрон неизменно отвечал: «Я его отпустил на свободу. Он, наверно, уехал на родину. Сколько же можно, рискуя жизнью, вас развлекать?»

Женщин, как уже говорилось, отдали на суд мужей. Судили лишь вдову Помпонию Карвилию, которую на суде представлял ее дальний родственник. По постановлению суда Помпонию сослали на остров Сериф.

Ни одного раба не распяли. Мужчин продали в каменоломни, женщин отправили на тяжелые сельские работы. Но некоторых проходивших по делу рабов и рабынь их хозяева отвели к городскому претору и просили отпустить на волю. Среди них, между прочим, оказался и раб Августа баснописец Федр. С июля он стал вольноотпущенником…Заработали себе свободу. Как уточнил Вардий, некоторые заработали задолго до того, как совершилось главное преступление и началось следствие.

Гракх, ни на одном из разбирательств так и не появившийся, по приговору главного суда был лишен воды и огня и до конца своих дней изгнан на остров Керкину. Вместе с ним туда отправился его малолетний сын Гай. Жена Семпрония, принадлежащая к древнему и славному роду, ушла жить к своему отцу, бывшему претору и консулу, и вскоре добилась развода с опальным мужем.

Феба, как мы знаем из Августова письма, повесилась. Но скоро поползли слухи, что ей в этом деянии помогли.

Еще больше слухов блуждало по поводу Юла Антония. Судебная коллегия под руководством Помпония Грецина приговорила его к смертной казни. По закону между произнесением приговора и его приведением в исполнение должны были миновать десять дней. Однако уже через два дня, на следующий день после Карналий, в четвертый день перед нонами, было объявлено, что Юл Антоний Африкан скончался от самому себе нанесенной раны. Многие этому поверили. Но многие поверить не захотели и выдвигали различные версии. У всех этих версий начало было одинаковым: Юл до суда не покушался на свою жизнь и не мог на нее покуситься, так как его бдительно сторожили тюремщики; а перед судом он не предстал потому, что так было решено «свыше»: дескать, ранил себя и в беспамятстве. Конец же всех версий раздвоился, растроился и раздесятерился. Когда, наконец, вынесен был смертный приговор: (1) Юл попросил для себя меч, и последнее желание осужденного было выполнено; (2) Август отправил ему предписание покончить с собой, и сын Марка Антония это предписание исполнил; (3) палач удавил Юла в том самом узилище, в котором он содержался; (4) Юла отвели в Мамертинскую тюрьму и там отрубили голову; (5) Юла тайно вывезли в Египет и там зарезали на могиле его отца;… (10) Юл попросту исчез, как исчез гладиатор Бесс, и отныне проживает то ли в Британии, то ли в Парфии, а может, у даков или у эфиопов… В любом случае мертвого тела Юла Антония никто не видел, и могилы ему не соорудили ни в Риме, ни в муниципиях. Девятилетний сын его от Марцеллы, Луций Антоний, был отправлен в город Массалию, где пребывал в ссылке под предлогом, что проходит там обучение.