Артем Тарасов - Тайны «Фрау Марии». Мнимый барон Рефицюль

Дворецкий поднялся по лестнице, а барон, оставшись один, стал расхаживать в нетерпении и даже насвистывать какую-то мелодию.

– Сердечный приступ! Сердечный приступ! – два раза повторил он вслух. – Какая досада! – И добавил чуть слышно: – Почему он еще жив?

Дворецкий вернулся и жестом пригласил барона пройти в покои хозяина.

– Большое спасибо! Я буквально на минутку! – заверил Анатас Рефицюль, шустро поднимаясь по лестнице.

Наверху барон остановился, и дворецкий увидел, как ноздри у него расширились и он, будто охотничий пес, начал втягивать носом воздух, улавливая запахи. Не дожидаясь сопровождения, барон развернулся и сам, будто знал верное направление, устремился в сторону спальни Браамкампа, странно склонив голову набок и задрав подбородок. Он подошел к дверям, принюхался еще раз и решительно их отворил.

Первое, что увидел барон, войдя в комнату, была девушка, сидевшая на стуле спиной к нему. Ее голову скрывала накидка, но она была в синем платье Анны Белль, знакомом барону, и пахла ее духами. В центре спальни стояла огромная дубовая кровать с массивными спинками, по углам которых размещались деревянные шары. Через щель в балдахине виднелся грузный человек, лежавший на спине. Его тяжелое дыхание было отчетливо слышно в комнате, погруженной в тишину.

– Его сиятельство барон… – дворецкий запнулся, представляя вошедшего.

– Анатас Рефицюль, – любезно подсказал тот.

– Я схожу за картиной в библиотеку, – поклонился дворецкий и к неописуемой радости барона вышел из комнаты.

– Вот это славненько! Никаких лишних свидетелей! – произнес Рефицюль изменившимся тоном, как только дворецкий скрылся за дверями. – Ну, что ты молчишь? Ты, конечно, не узнала меня в этом моем облике. Мне и самому в этой скорлупе ужасно неудобно.

Девушка даже не повернулась в его сторону.

– Я никому и ничего в этой жизни не прощаю – такой принцип! – продолжал он зловеще. – Ты посмела вмешаться в естественный ход событий там, на площади, помнишь?

Девушка сгорбилась под накидкой и молчала.

– Ты решила помешать мне – мне! – выполнить важную миссию. Ой-ой-ой! Вы, земные твари, не имеете права это делать. Такое преступление карается… смертью!

С этими словами барон подскочил к девушке и грубо сдернул с нее накидку. Изольда обратила к нему бледное лицо.

– Это… не ты-ы-ы!!! – завопил ошеломленный барон, и в эту секунду девушка плеснула в него водой из кувшина!

Барон схватился обеими руками за голову и сквозь его пальцы повалил едкий дым. Моментально запахло паленым мясом. Он оторвал руки от лица – Изольда в ужасе увидела, как части его щек, надбровий и лба отделяются и падают, обнажая под собой совершенно другие черты. На ладонях барона остались прилипшие ломти кожи. От боли и ужаса он завизжал противным голосом. Его плоть то отваливалась кусками, то расплавленным воском сползала с поверхности желтой маски.

Визг барона все нарастал и перешел в оглушительный свист. Он закрутился на месте и кинулся к кровати. В этот момент мнимый больной вскочил и, вытянув руку со шпагой, ткнул острием в грудь нападавшего.

Удар получился двойной мощности, так как Рефицюль двигался навстречу клинку. Шпага изогнулась, но, не войдя и на миллиметр в твердое, как металл, тело, сломалась пополам.

В спальню ворвался дворецкий, остававшийся все это время за дверью, и бросился на барона сзади, обхватив его руками и навалившись всем весом. Люцифер понял, что его надули. В порыве нечеловеческой злости он вскинул руки в стороны, от чего дворецкий взмыл в воздух, с силой ударился о потолок и рухнул к основанию стены. Барон разинул огромную красную пасть, чуть не разорвавшую его лицо на две половины, а из его глазниц вырвались два ярких испепеляющих луча, пронзивших стену. Он стал вращать руками – от этих круговых движений в помещении возник вихрь, закрутил все вокруг в дьявольском смерче, подхватив Изольду, дворецкого, Василия Андреевича, стулья, кресло, подсвечники и канделябры, а вслед за ними дубовую кровать Браамкампа. Люди и предметы перемещались по кругу, ударяясь друг о друга, отчего вазы и посуда разлетались на мелкие осколки, а круглые деревянные шары со спинок кровати били с размаху о стены, оставляя заметные впадины. Кровать, перевернувшись, рассыпалась, простыни и шторы, сорванные со всех карнизов, извивались, будто воздушные змеи…

Тем временем на улице, как только Рефицюль скрылся в доме, Анна Белль подошла с двумя ведрами святой воды к его экипажу и, поставив их на землю, открыла дверцу. В карете, обитой изнутри красным бархатом, сидели две маленькие девочки – «ангелочки» в кружевных платьицах.

При виде Анны Белль они зашипели, как змеи, и протянули ей навстречу свои белые детские ручки с растопыренными пальчиками, на концах которых вдруг стали стремительно расти изогнутые когти. Девушка сначала отпрянула, а потом схватила одно ведро со святой водой и выплеснула его в карету.

Когда Анна Белль вновь заглянула внутрь, она увидела ужасную метаморфозу: обе девочки на глазах превращались в уродцев. Их верхние челюсти вытянулись вперед, зубы, удлинившись, торчали наружу, лица сузились, а глаза сошлись к самой переносице. Уродцы вертелись на месте и корчились от боли, издавая звериные звуки. Платья на них расползались, обнажая желтые тела, которые приникли друг к другу и неожиданно стали сливаться в один шевелящийся комок. Сначала они напоминали сиамских близнецов, а вскоре в карете образовалась глыба бесформенной плоти.

Анна Белль с омерзением захлопнула дверцу, и в этот момент подоспел кучер с бочкой. Они вдвоем взялись выплескивать святую воду прямо на экипаж. Каждая порция вызывала ответную реакцию: карета вздрагивала всем корпусом, шипела и плавилась, ее металлические детали потекли, растворяясь от попавшей на них жидкости, как под действием концентрированной серной кислоты.

Кони рвались вперед. Вода, казалось, на них не действовала, но животные испытывали ужас оттого, что не могли сдвинуться с места. Они бились в упряжи, вставали на дыбы, высекали копытами искры из камней и отчаянно ржали, однако карета будто намертво приросла к мостовой. Возница от первых же брызг святой воды скукожился под длинным плащом, из рукавов появились раздвоенные копыта, а над воротником сюртука – безобразная морда огромного борова. Свинья завизжала, пытаясь освободиться от одежды, но ткань крепко ее опутала и словно привязала к маленькой скамейке кучера…

Люцифер развернулся в спальне Браамкампа, и двери комнаты вылетели вместе с косяком. Он прошел через пролом, спустился по лестнице. Под его взглядом входные двери сами собой распахнулись, но едва он переступил порог, как притаившийся за кустом сирени Рябцев подскочил в два прыжка и окатил его святой водой с головы до ног.