Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Самым простым способом восполнить нехватку наличности было использование тимаров в качестве источника денег, а не людей; однако разрушение устоявшейся системы повлекло за собой катастрофические социальные последствия, положив начало порочному кругу недовольства. Многие тимариоты, раздраженные и неуверенные в завтрашнем дне, теперь воспринимали государство не как благодетеля, альфу и омегу своей жизни, а как врага. Не имея возможности продвинуться по службе и обеспечить достойное будущее своим детям, они перебирались в города или выходили на большую дорогу. Процветал разбой, ибо людям, которые прежде могли достичь славы и богатства, сражаясь на границах, теперь некуда было податься. В начале XVII века вся Анатолия была охвачена мятежами, известными под общим названием «восстания джелали».

Однако сипахи крайне редко объединялись с янычарами, которые переживали трудности другого рода. Они презирали кавалеристов, которых Райкот называл «дворянством Османской империи». Янычары гордились своим статусом регулярного войска султана. Все их полки с самого начала находились на самообеспечении, что упрощало жизнь во время похода: в каждом были свои повара, пекари, портные, муллы, изготовители шатров и так далее. В свободное от войны время они выполняли важные общественные функции — тушили пожары, патрулировали улицы и расследовали преступления: для этой цели существовало два подразделения сыщиков, славившихся высоким процентом раскрываемости и особенно искусных в поиске украденных товаров — благодаря не столь афишируемым связям в цехе воров. В качестве наказания янычар били по ягодицам, чтобы сберечь ноги для походов, в то время как конников-сипахи лупили палками по пяткам. Янычары глумились над кавалеристами и часто винили их в трусости, однако над ними самими тоже частенько смеялись, утверждая, что у янычар очень хорошее зрение и очень сильные ноги: чтобы в бою вовремя заметить, что кавалерия готова дрогнуть, и самим пуститься наутек.

Еще в 1523 году янычары попросили разрешить им жениться. В конце века, когда инфляция обесценила жалованье, обремененные семьями янычары начали применять свои ремесленные навыки в гражданской сфере. Их командиры стали зачислять на службу несуществующих солдат, чтобы увеличить платежную ведомость, и продавать места в полках торговцам и ремесленникам, столкнувшимся с конкуренцией со стороны янычар. На бумаге янычар становилось все больше, но в качестве войска от них было все меньше и меньше толку. Гордый воин-янычар былых дней, закаленный в бесчисленных боях с неверными, уступил место янычару-ремесленнику, который заботился о своей семье и лавке и молился о том, чтобы никогда в жизни не попасть на поле боя, однако при этом обладал всеми привилегиями, заслуженными его предшественниками.

Государству были нужны войска, вооруженные ружьями и обходящиеся как можно дешевле. Когда начиналась война, власти поспешно призывали на службу крестьян-мусульман, с готовностью покидающих бедствующие анатолийские деревни, а по окончании военных действий распускали их с оружием в руках, чтобы они сами о себе позаботились, занявшись разбоем или нанявшись в отряды наместников провинций.

Янычары тем временем вовсю пользовались своими древними привилегиями. Судить их мог только янычарский суд, а военные власти всегда снисходительно относились к развлечениям подчиненных. Когда война перестала приносить доходы, янычары начали изыскивать источники обогащения дома — как законные, так и не совсем. Они приобрели дурную славу поджигателей. Стамбул был деревянным городом, всегда готовым загореться, и янычары пользовались этим для вымогательства. Горожане платили им за то, чтобы они не сжигали их дома и лавки, иначе потом приходилось платить за тушение. Когда янычары намечали к сносу какой-нибудь квартал, чтобы создать защитную полосу, жители квартала платили им, чтобы они устраивали защитную полосу где-нибудь в другом месте. Венцом всей этой бурной деятельности было мародерство на пепелище. Для янычар пожары в городе были нескончаемым повторением взятия Константинополя.

Янычары хорошо чуяли выгоду, но с трудом представляли себе сколько-нибудь отдаленные последствия своих действий. Вовсе не все из них были фиглярами и трусами, некоторые даже сочиняли утонченные стихотворения, однако их жадность часто доходила до мелочности (взять хотя бы «зубной сбор», который они взимали за поедание украденной еды), а их грандиозные мятежи были так же жестоки и, в конечном счете, бессмысленны, как любой крестьянский бунт. Их сиюминутные требования неизменно выполнялись, и немало пашей, поцеловав подол султанского халата, отправлялись на встречу с жаждущей крови толпой. Однако бунтовщики были всего лишь орудием дворцовых интриг, и когда восстание стихало, его главари неизменно кончали свою жизнь в водах ночного Босфора. Постепенно янычары стали испытывать по отношению к султану, своему отцу, не более чем льстивую, сентиментальную и своекорыстную привязанность. Подобные отношения часто плохо кончаются. Конечно, янычары умилялись, когда султан приказывал расплавить столовое серебро во дворце, чтобы выдать им деньги по случаю своего вступления на трон, и называли его славным парнем — но горе тому султану, который этих денег не выдал бы. Неудивительно, что период с 1623 по 1656 год был назван «султанатом аг» (ага — командир корпуса янычар).

Никто не понимал, что расширение границ прекратилось навсегда, что расширение империи достигло своего географического предела: османская армия продолжала время от времени одерживать победы, и почему бы не ожидать новых побед и завоеваний в будущем? Однако творящийся в государстве хаос требовал объяснения. Самое распространенное мнение гласило, что люди измельчали. Мы полагаем, что наши предки были меньше нас, но в XVII веке люди больше доверяли своим собственным глазам: Пьетро делла Валле, основываясь на размерах увиденных им в Египте саркофагов, пришел к выводу, что пирамиды возвела раса великанов. Люди глубокомысленно качали головами и соглашались, что никто уже не может натянуть лук так, как это делали в старину, или ссылались на установленные на константинопольском Ипподроме стелы, отмечающие невероятные рекорды метателей копья.

Точка зрения улемы заключалась в том, что все дело в порче нравов. Взгляните только на рынки и базары, говорили они, и сразу станет ясно, что люди стали куда менее порядочными и честными, чем во времена Пророка, когда никому не приходило в голову регулировать цены с помощью закона, и если духовные власти начали это делать сейчас, то только потому, что с горечью увидели, до какого нравственного падения дошли люди. Куда ни посмотришь, все поступают дурно. Крестьяне из кожи вон лезут, чтобы попасть в армию, отчего размывается прежде столь четкая граница между воинами и райей. [56] Эта проблема, очевидно, особенно обострилась после османских завоеваний в Азербайджане и на Кавказе в начале XVII в., когда перебиравшиеся на новые земли анатолийские крестьяне возомнили себя тимариотами. Султаны желают лишь, чтобы их оставили в покое, и проводят время, развлекаясь с женщинами или охотясь, тогда как в прошлом во главе армий, одерживавших великие победы, всегда стояли их предки. Янычары стали непокорны. Цены слишком высоки. Столицу заполонили толпы бездельников, вроде тех французских солдат на службе Габсбургов, которые дезертировали в Венгрии в 1599 году и потом доставили властям столько хлопот в Константинополе; их посадили на корабли и отправили воевать с врагами на Черном море, однако некоторые все же вернулись, и тогда их пришлось передать французскому послу. Во дворце обретается слишком много евреев. Слишком много пашей цепляется за свои должности в обход закона. И вообще, любой состоящий на государственной службе человек может указать на некую персону или клику, которые ставят свои интересы выше интересов государства, дают султану плохие советы и берут возмутительно огромные взятки. Даже сам Мехмед Соколлу был повинен в безудержном непотизме (что, возможно, не так уж плохо, если вспомнить, что его предшественник Рустем получил прозвище Вошь за то, что убил собственного отца). [57] По крайней мере по одной из версий. Другой источник сообщает, что враги Рустема, пытаясь помешать ему взять в жены принцессу Михримах, распустили слухи, что он болен проказой; однако осмотревшие его врачи обнаружили только вшей, которые, как считалось, избегают прокаженных Свадьба состоялась, подтвердив справедливость старой турецкой пословицы: «Везучему человеку даже вошь может принести удачу». Поскольку османы были привычны к победам, каждое поражение на поле боя или невыгодный договор вызывали обвинения в некомпетентности или измене.