Василий Седугин - Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика

– Куда девался Ставр?

Тот повертел головой, ответил:

– Наверно, к князю отправился или по каким-то другим делам отлучился.

– Он упускает важный миг! Гляди: хазары бегут! Надо немедля обрушиться на них всеми силами! Правильно я мыслю?

– Может, правильно, только не нам с тобой решать такие вопросы.

– Вечно ты со своей робостью! Надо действовать смело и решительно! Сейчас представляется редкий случай переломить в свою пользу исход боя! Я ударю по удирающему противнику и обеспечу победу всему нашему войску!

– Воздержись, брат! Нельзя этого делать!

– Оставайся на месте, коли трусишь! – выкрикнул Вольник и, хлеснув плетью коня, подал команду: – Со-о-тня! Слу-у-шай ме-е-ня! Пики вперед, галопом за мной!

Вслед за ним рванулась лавина конников. Немир некоторое время стоял на месте, а затем поскакал вслед за всеми.

Всадники Вольника быстро настигли противника, началось безжалостное истребление бегущих воинов. «Вот так надо воевать! – металась в голове Вольника ликующая мысль. – В короткий срок разгромить все крыло хазар! Определить победу в решающем сражении! За это и отец, и князь Хвалибудий, и все воеводы будут возносить меня! Будут с восторгом говорить, как юный княжич смог принять самостоятельно верное решение и переломил ход всего боя!..»

Большая часть хазарских воинов хлынула к центру, путь вперед был открыт. Вольник тоже стал заворачивать коня вправо, оставляя за спиной стену леса. И вдруг из чащи вывалилась конница противника. Всадники с молчаливым ожесточением мчались на его воинов. Вольник заметил их слишком поздно, когда отряд был охвачен со всех сторон и пути к отступлению были отрезаны. Он почувствовал, что попал в ловушку, и по всему телу его прошла волна холода, руки его стали будто ватные, а меч показался необыкновенно тяжелым. Вольник развернул коня и наткнулся на группу своих воинов, которые тоже метались в разные стороны ища спасения; они столкнулись друг с другом, кое-кто упал, другие кричали что-то невразумительное, ему врезались в память их полубезумные, побелевшие от страха глаза. Он привстал на стременах, пытаясь отыскать взглядом брата. Кажется, мелькнул его шлем с красными лентами в стороне леса, он кинул коня в ту сторону. Но в этот момент на него налетело несколько хазар, со страшными в боевом азарте лицами. Он стал отбиваться, а в голове металась одна и та же мысль: «Неужели это конец? Не может быть! Я должен как-то вырваться!»

Удар в грудь отбросил его назад, но он сумел удержаться в седле и отбить новое нападение. И в тот же момент что-то тяжелое обрушилось ему на голову, он почувствовал, как шлем сполз ему на глаза, и перестал видеть перед собой. Приподняв щит, левой рукой попытался поправить его, но сильный толчок в правый бок выбил его из седла и скинул на землю. Последнее, что он увидел, это был цветок ромашки. Необыкновенно насыщенного белого и желтого цвета, такого, какого он никогда в жизни не видел. «Как бы не затоптать такую красоту», – мельком подумал он, и это было последнее видение в его жизни...

Гостомысл заметил безрассудную атаку на своем левом фланге, подивился, что воевода Ставр решился на нее, видел, как хазары окружили небольшой отряд его конников, но помочь ничем не мог: силы его были скованы на всех направлениях, да и прорваться сквозь строй противника в такое короткое время было просто невозможно. Гибель небольшой группы всадников не поколебала левое крыло его войска, оно продолжало крепко стоять на своих позициях. Поэтому он скрепя сердце вынужден был смириться с гибелью отчаянных воинов. Он не знал, что там гибли оба его сына...

Между тем бой кипел на всем пространстве. Обе стороны сражались с отчаянным мужеством и упорством. И Гостомысл и бек вводили все новые и новые силы. Наконец Гостомысл заметил, что противник израсходовал запасные войска. Он послал приказ Хвалибудию: начать медленное отступление вдоль озера. Как и было заранее обговорено, кривичи стали пятиться, огрызаясь внезапными нападениями. Бек тотчас заметил изменение на своем левом крыле и бросил туда последние резервы.

И вот тогда, когда строй кривичей изогнулся и готов бал разорваться на отдельные части, из озера вдруг стали появляться сотни славянских воинов, с мечами и щитами в руках; не теряя времени, они устремились на врага. Из поколения в поколение славяне передавали умение таиться в реках и озерах и дышать свободно посредством сквозных тростников, выставляя конец их на поверхность воды. И на этот раз перед рассветом Гостомысл и Хвалибудий отобрали полторы тысячи лучших воинов и скрыли их на дне неглубокого озера. В решающий момент битвы по установленному сигналу они разом вышли из воды и ударили в спину торжествовавшего победу и потому расстроившего свои ряды противника.

Удар был неожиданным и ошеломляющим. Среди врагов началась паника, скоро переросшая в беспорядочное бегство всего хазарского войска. Объединенные славянские полки кинулись преследовать и истреблять противника, и только темнота заставила их остановиться.

И тогда к Гостомыслу подъехал воевода Ставр и сообщил горькую весть о гибели сыновей.

– Я был недалеко, попытался поскакать следом за Вольником и Немиром и остановить, но мне не удалось, – рассказывал он, с трудом выговаривал слова. – Моя вина, князь, что не сумел удержать твоих сыновей возле себя. Готов понести любую кару.

Гостомысл будто окаменел. Все окружающее, все звуки ушли куда-то вдаль. Остались лишь ноющая боль в груди и ощущение страшной утраты, в которую еще не до конца верилось. Может, произошла какая-нибудь ошибка и не его сыновья кинулись в хитро расставленную ловушку? Может, в ожесточенной сечи удалось им выжить, они получили ранения и можно будет их спасти?.. Но нет, вот они оба лежат перед ним, недвижимые, бездыханные. У Вольника удивленное выражение на чистом без кровинки лице, а Немир, как всегда, спокоен, будто сейчас откроет глаза и скажет неторопливо, покорно и уступчиво, как всегда: «Да, отец, я сделаю так, как ты скажешь».

Начались похороны павших воинов. Боярам, воеводам, тысяцким и сотским копались отдельные могилы, остальных укладывали в братские захоронения. Гостомысл для сыновей сам вырыл глубокую яму, уложил их рядом в полном вооружении. Рядом с ними были помешены вещи, которые должны были пригодиться им на том свете: котелки с зерном ржи, баклажки с водой, ножи, ложки, иголки с нитками. Жрецы прочитали положенные молитвы. Гостомысл не спеша забросал могилу, вывел аккуратный холмик над ней. После этого отошел в сторону, присел на бугорок и, закрыв лицо ладонями, зарыдал, горько и безутешно.

Смерть двух сыновей сразила Раннви. Она обезножила и слегла в постель. Гостомысл окружил ее вниманием и заботой, подолгу сидел у изголовья, слуги выполняли малейшее желание, но она угасала на глазах и через три месяца скончалась, тихо, во сне. Горе Гостомысла было столь велико, что порой на него накатывало наваждение, и ему хотелось уйти вслед за женой и сыновьями...