Джеймс Миченер - Источник

Всегда, когда она неожиданно походила к сыну, ее каждый раз заново поражало то, что она могла бы назвать исходившим от него сиянием. Как и многие из евреев, он был высок и светловолос; лицо его было покрыто веснушками, и он отличался быстрым, живым умом. Как сын вдовы, которая едва ли не нищенствовала, он с раннего детства всю жизнь работал в поле и не умел ни читать, ни писать, но слушал из уст матери волнующие истории о своем народе, особенно о шагах, которыми Яхве явил себя перед евреями. В свои двадцать два года он был молодым тружеником, занятым одной операцией, которая приносила деньги Макору. Так что он обращался к Яхве за духовным руководством в жизни, а к Баалу – за успехом в ежедневных трудах.

Оказавшись в тени дерева, усыпанного плодами, Гомера спросила:

– Риммон, ты когда-нибудь думал оказаться в Иерусалиме?

– Нет.

– А хотел бы?

– Нет.

Она промолчала. Вернувшись домой, она занялась делами, пытаясь наскрести хоть ошметки мяса, чтобы сварить чечевичную похлебку и вечером накормить голодного сына, но в доме кончились все продукты. В полдень она побрела по улице Воды, пока не добралась до покосившегося дома, в котором жил правитель Иеремот. Гомера обратилась к какой-то женщине из этого дома с просьбой, не найдется ли у них какая-нибудь работа – что-то сшить или прибраться в доме. Ни того ни другого не нашлось, но жена правителя сжалилась над ней и сказала:

– Моя дочь Микал просила новое белое платье. Она будет сопровождать отца, который едет в Иерусалим на праздники. – Она позвала дочь, невысокую смуглую восемнадцатилетнюю девушку, о которой ходило много разговоров, потому что она до сих пор не вышла замуж. Она была живой и веселой, ее любили и мужчины и женщины, ибо она заливисто смялась и как птичка вскидывала голову, улыбаясь каждому, кто к ней обращался.

Микал была только рада, что ее новым платьем займется Гомера, потому что ей нравилось работать с этой пожилой женщиной: Гомера никогда не опаздывала, всегда была ровной и вежливой и никогда не отказывалась подгонять платье или нижнее белье, пока не получалось, что и было задумано. Кроме того, она обладала крестьянским достоинством, а за работой неторопливо рассказывала интересные вещи. И в этот роковой день Микал и Гомера возобновили свою добрую дружбу.

Но на следующее утро, когда вдова с полным кувшином возвращалась по туннелю Давида, она остановилась, словно чья-то могучая рука перегородила проход. И голос снова обратился к ней:

– Ради спасения мира важно, чтобы Риммон увидел Иерусалим.

Гомера попыталась преодолеть этот барьер, но не смогла. Она была не в состоянии оторвать ноги от пола туннеля.

– Ты Яхве? – спросила она.

– Я тот, кто я есть, – эхом отразился от стен этот голос. – И я приказываю тебе: пусть твой сын посетит Иерусалим!

Невидимый барьер исчез, и, нерешительно сделав несколько шагов, Гомера увидела свет дня, падавший в шахту. Торопливо добравшись до дому, она выкинула из головы все мысли о туннеле. Гомера с таким рвением принялась за белое платье Микал, словно это было ее единственной заботой на свете, и она столь истово занималась им, что смогла забыть и о Яхве, и о Риммоне, и о Иерусалиме. Но вечером, когда у ворот раздалось мычание коровы и так стемнело, что она не могла больше вдевать нитку в иголку, Гомера снова задала вернувшемуся сыну вопрос, хочет ли он посетить Иерусалим.

– Нет. Это для священников.

– У тебя нет желания увидеть город Давида?

– Ты же никогда его не видела. Зачем он нужен мне?

– Я всегда хотела попасть туда, – сказала она в темноте.

– Почему бы тебе не отправиться в Иерусалим?

– Разве вдова может это себе позволить? В праздник Кущей? Кто построит ей шалаш?

Он не видел ее лица, но на нем лежала печать неистребимой мечты. Как и многие евреи ее поколения, она тосковала по Иерусалиму, как пчела тоскует по весне, когда распускаются все цветы, или как лев, загнанный в долину, мечтает оказаться в горах. Это был город, залитый солнцем, город Храма, средоточие божественного величия, цель и смысл мечты. Вплоть до пришествия Рима, который оказывал такое же мощное воздействие на тех, кто поклонялся ему, не было в мире такого города, как Иерусалим, перед которым преклонялись все евреи, – несмотря на торжество зла, которое воцарилось на этой земле. После смерти царя Соломона огромная империя царя Давида погрузилась в хаос гражданской войны и фактически раскололась на два разных народа – на севере Израиль со столицей в Самарии и на юге Иудея со столицей Иерусалимом. Но завоевания Сеннахериба практически уничтожили северное царство, о чем в Библии было сказано: «И пошел царь Ассирийский на всю землю, и приступил к Самарии, и держал ее в осаде три года. В девятый год Осии взял царь Ассирийский Самарию, и переселил израильтян в Ассирию, и поселил их в Халахе и в Хаворе, при реке Гозан и в городах мидийских». Тем не менее, остатки евреев продолжали существовать в таких городах, как Макор. Им пришлось подчиниться иностранным правителям, и им было запрещено совершать паломничества в Иерусалим. На самые преданные вере северяне, как Гомера, продолжали считать город Давида своей земной целью.

– Более пятидесяти лет Иерусалим стоит у меня перед глазами, – сказала Гомера.

– Боюсь, что теперь ты его не увидишь, – без тени насмешки ответил сын.

– А что, если вечером я скажу: «Утром мы отправляемся в Иерусалим»?

Риммон засмеялся:

– У нас нет денег. Я должен заботиться о прессе, а ты – закончить шить платье.

Гомера тоже об этом подумала и с грустью выкинула из головы все планы о путешествии в Иерусалим. Но на следующее утро она в очередной раз была остановлена в туннеле Давида и услышала громовой, как рычание льва, голос: «Гомера, вдова Израиля, в третий раз говорю я тебе – бери своего сына и отправляйся в Иерусалим, а не то кара падет на детей твоих детей до скончания их дней!»

Скрытая темнотой, она покорно ответила:

– Я возьму своего сына в Иерусалим, но могу ли помедлить, пока не закончу белое платье?

Наступило молчание, словно незримое существо оценивало эту скромную просьбу, и наконец голос сказал:

– Ты женщина, которая зарабатывает себе на хлеб шитьем. Ты можешь закончить работу и затем отправляться в Иерусалим. – Так Яхве определил срок.

Гомера два дня не покладая рук трудилась над платьем, и, когда она примерила его на дочке правителя, молодая женщина стала еще красивее, чем раньше.

– Я надену его на праздник, – в восхищении сказала она.

– И теперь ты отправляешься в Иерусалим? – спросила Гомера.

– Так решил отец. Прошло четыре года, и как правитель… – Девушка посерьезнела, и на ее юное лицо легли тени. – Ты думаешь, что египтяне снова пойдут на нас войной?