Джеймс Миченер - Источник

Утром они поднялись рано, спустились с оливковой горы и вернулись в город, где преклонились перед храмом. Гомера осталась стоять снаружи вместе с другими женщинами, а ее сын вошел внутрь, чтобы увидеть святая святых, к которому допускались лишь несколько священников. Затем он присоединился к матери, и они стали свидетелями жертвоприношений животных, когда к алтарю вели упитанных быков, и здесь, в ходе торжественных обрядов, вдыхая клубы благовонного ладана, Риммон понял смысл беспрекословного почитания Яхве, и эта вера огненными знаками впечаталась в его сознание. Этот город навсегда остался в его памяти, и на шестой день Гомера услышала, как он шепчет: «О Иерусалим, пусть ослепнут мои глаза, если я забуду тебя, пусть отсохнет моя правая рука».

Но пилигримы проделали столь долгий путь в Иерусалим не только ради этих торжественных мгновений. После того как кончились дни поклонения, после того как были собраны колосья на полях и спелые виноградные гроздья легли под прессы, состоялся праздник песнопений, возобновившийся на древней земле Ханаана, и ничто не могло сравниться с той ночью, когда незамужние девушки Израиля в новых белых платьях отправлялись в виноградники по пути в Бетлехем, где хранились гроздья, предназначенные для этой церемонии, и выбирали одну из своей среды, чтобы она, подоткнув выше колен свое новое платье, танцевала на последних виноградных гроздьях, пока ее сестры волнующими голосами пели строки, полные ожидания и тоски:

И когда девушки танцевали в винных прессах, Риммон с растущим изумлением глазел на свежесть их лиц и веселье смеющихся глаз, которые в свете факелов мелькали перед ним, моля оценить их, выбрать свою суженую.

Спустя какое-то время девушка, чьи ноги по щиколотки утопали в давленых гроздьях, уставала и давала понять, чтобы ее заменили, и случайно получилось, что девушку из Иерусалима сменила красивая незнакомка с севера – Микал, дочь правителя Макора. Мужчина помог ей забраться в чашу пресса, и, когда она подоткнула новое платье, чтобы уберечь его от брызг сока, Риммон испытал странное чувство, что в какой-то мере это его платье – оно родилось на его кухне, и он видел этот наряд еще раньше Микал, – и оно, развеваясь, танцевало как бы само по себе, это прекрасное белое одеяние; и он сжал руку матери, благодаря ее за мастерство.

И тут его сердце взорвалось любовью, которая с тех пор никогда не покидала его, потому что танцевало не платье, а девушка качала головой в такт музыке и, смеясь, тщетно пыталась увернуться от струек сока, которые брызгали ей на платье, и, наконец, убедившись, что не в силах уберечь его, бросила придерживать подол и вскинула руки в воздух, кружась в стремительном ритме. Теперь она была залита пурпурным соком с ног а,о головы, струйки его стекали с подбородка, откуда она пыталась слизнуть их розовым язычком. То был первобытный обряд, напоминавший о древней истории евреев тех дней, когда они еще не знали ни Яхве, ни фараонов, и Риммон продолжал стоять как зачарованный, но, когда музыка примолкла и к прессу устремились другие девушки, именно он принял на руки Микал, и на мгновение она застыла в воздухе, глядя на него сверху вниз.

– Риммон! – воскликнула она и не сопротивлялась, когда он поставил ее на землю и стал стряхивать с платья капли виноградного сока, а когда его жесткая рука коснулась лица Микал, она не отпрянула, а подняла к нему подбородок, залитый липким соком, и Риммон поцеловал ее.

По пути домой из Иерусалима он сообщил матери, что собирается жениться на Микал, но она возразила на том основании, что еврейский парень не должен брать в жены девушку, чья семья больше хананеи, чем евреи. Риммон даже не стал прислушиваться к ее словам, и мать увидела в нем ту же самую твердость, которая за предыдущие десятилетия сформировалась у нее самой. Ее до глубины души обрадовало, что у сына есть характер, но в то же время, когда зашла речь о выборе жены, она испугалась и стала думать, как бы ей предотвратить это торопливое решение. И когда они прокладывали путь через болота к северу от Мегиддо, она небрежно спросила:

– Ты хоть знаешь, что означает имя правителя Иеремота?

Для евреев имя несет в себе важное значение, что неизвестно другим народам, и Риммон, догадываясь, какую цель преследует мать, сказал:

– Оно означает «высокое место», и он совершает обряд поклонения на высоких местах.

– Как и вся его семья. для него оскорбительны и поездка в Иерусалим, и танцы его дочери на празднике.

– Ты остерегаешь меня от Микал? – прямо и резко спросил он.

– Да. В нашем городе много прекрасных еврейских девушек, преданных Яхве. – Гомера испытывала сильное желание сообщить ему, что он избран Яхве для какой-то высокой цели, что он должен любой ценой сохранить мир с Яхве, но Гомера не могла этого сделать, потому что сама не представляла, к выполнению какой задачи призван ее сын. И поэтому она пустила в ход самый слабый из своих аргументов: – А тебе не приходило в голову жениться на Геуле? Она же родом из древней семьи священнослужителей.

В этот момент они перебирались через самый трудный участок болота, и при упоминании имени Геулы Риммон скорчил такую физиономию, что мать разгневалась и укорила его:

– Пусть Геула и не красавица, но она знает, что такое настоящая добродетель, и недостойно делать такое лицо, когда речь идет о столь преданной девушке!

Риммон прекратил спор словами:

– Я поморщился потому, что увидел под камнем водяную змею.

Мать сразу же замолчала и придвинулась к нему. Присутствие рядом с ними ядовитой змеи испугало ее, когда она поняла, что сыну, может, и не удастся свершить свое высокое предназначение.

Когда они преодолели болото и выбрались на сухое место, то увидели перед собой осыпавшиеся стены Макора, и оба они, мать и сын, невольно сравнили этот бедный городок с величием Иерусалима и увидели, в каком жалком месте им приходится жить – армии захватчиков не раз громили Макор. Если во времена царя Давида за его стенами в хороших удобных домах жило восемьсот человек, то сейчас здесь в бедности обитало меньше пятисот. Прежде плодородные поля под стенами города кормили девять сотен фермеров, а теперь там осталась всего сотня крестьян, не знающих, когда на них обрушатся очередные мародеры, которые сожгут урожай, а их самих угонят в рабство. То были самые ужасные годы для Галилеи; никогда еще за всю долгую историю Макора в нем не жило так мало людей. Но Гомера подозревала, что самые большие беды еще подстерегают город впереди. Должно быть, именно поэтому Яхве и заговорил с нею в туннеле, возложив на Гомеру задачу подготовить сына к тем испытаниям, что подстерегают евреев, и теперь, возвращаясь в город, который принес ей так мало счастья, она схватила сына за руку и повлекла к главным воротам, не думая о том, что испытание падет не на него, а на нее.