Фаина Гримберг - Анна Леопольдовна

На глаза мои невольно навернулись слезы.

– Ах, какая ты чудачка! – с тихим вздохом проговорила Ее высочество. – Такие прекрасные синие глаза!..

Я встала поспешно на колени и приложилась губами к слабой и чуть влажной руке принцессы. Лизавета Петровна деликатно коснулась моего плеча кончиками пальцев. Я повернула голову. Она выразительными гримасами показывала мне необходимость уйти, чтобы не волновать далее родильницу. В дверях остановил меня ласковый голос Ее высочества:

– Хочешь ты видеть Его? – спросила она, выговорив это «Его» с особенной нежностью.

– Очень! – отвечала я просто, не чинясь, и лишь затем присела в поклоне. Я поняла, что речь идет о новорожденном принце.

Младенец лежал в особливом покое в парадной колыбели, окруженный прислужницами, няньками, многие из которых были в русском платье. Он показался мне довольно большим, личико его не было красно, глаза также большие для такого, все же крохотного существа. Он не спал и, казалось, посмотрел на меня с вниманием, хотя в действительности этого быть не может, он еще слишком мал. Но это будущий правитель огромного государства!.. Я подумала о сыне Андрея. Нет, нет, я не хотела бы видеть его. Я желаю ему всяческого добра и счастья, но увидеть его – это взволновало бы меня до чрезвычайности, довело бы до слез…

Я не писала несколько дней и сейчас должна описать многое. Во всех церквах Санкт-Петербурга и Москвы служат молебствия, сопровождаемые колокольным звоном. В честь рождения принца палили пушки. При дворе ожидали торжественных крестин новорожденного даже с некоторым нетерпением, предугадывая непременную раздачу подарков, пожалование новых чинов и должностей. Однако мне увидеть крестины будущего императора не довелось. Ночью, дня за два до празднества, едва мы с Андреем вступили в наш оранжерейный приют, предвкушая милую занимательную беседу о любви и немного о политике, как вдруг хлынул страшный ливень и начала протекать кровля. Дождь скоро прекратился, но сделалось очень холодно, а я оделась легко и не взяла с собой ни плаща, ни накидки. Мы стояли в той части оранжереи, где кровля оставалась цела. Андрей обнимал меня, защищая от холода. Я прижималась к его груди и слышала его сердце. Мы оба смеялись прерывисто. Затем он поднял меня на руки и с риском быть обнаруженным отнес на руках к самому дому Сигезбеков. Я пробралась в дом как обычно, черным ходом. Наутро я уже страдала от жара и ломоты в костях. Наклонность к простудам – вот мое несчастье. Госпожа Сигезбек слегка бранит меня за эту мою очередную странность, то есть за мою прогулку под дождем. А как бы я могла объяснить мокрое платье… Впрочем, ведь я чудачка и, пользуясь подобной репутацией, могу позволить себя необычные поступки. Сейчас у меня болит голова и я думаю о тоске и тревоге Андрея…

Принца нарекли Иоанном (по-русски греческое «Иоаннес» произносится как «Иван», поэтому и нынешнюю императрицу называют то Анной Иоанновной, то Анной Ивановной). «Иван» – имя прадеда новорожденного принца, старшего брата Великого Петра. Несомненно, рождение этого младенца знаменует торжество династической линии Ивана над линией Петра.

Но я покамест прекращаю свое писание и ложусь в постель. Я сильно простужена, и, должно быть, мне придется провести в постели неделю или даже больше, глотая горькое лекарство и горячее молоко. В горле тоже чувствую сильную боль. Сейчас запру мою заветную тетрадь – подарок милой тетушки Адеркас – в сундучок и спрячу ключик…

Я проболела две недели. Андрей навещал господина Сигезбека, и когда я стала наконец-то выходить в гостиную, он вскоре появился и передал мне лоскуток бумаги со своим посланием. Он тревожится о моем здоровье и пишет, что едва не лишился рассудка, узнав о моей болезни. Но о свиданиях в мастерской или в оранжерее, где починена кровля, не может быть покамест и речи. И все же Андрей хочет видеть меня чаще и потому взялся писать портрет госпожи Сигезбек. (Этот портрет не сохранился. ( Прим. пер. ))

В гостиной, в углу против окна, где освещение пригодно для работы живописца, Андрей установил мольберт, и госпожа Сигезбек позирует ему. Интересно наблюдать за ее лицом. Исчезает обычное выражение озабоченности, и на место его является грустная усталость…

Неожиданно приехала Доротея Миних с новыми придворными новостями. Принцесса больна! Волнение в день крестин сказалось на ее здоровье, все еще слабом. Во время праздничного ужина с ней сделался глубокий обморок. Ее поспешили перенести в спальню, однако обмороки следовали один за другим. Его светлость, принц Антон Ульрих, в отчаянии сорвал с головы парик и бросил на пол, затем обхватил голову руками и бегал по коридору вблизи спальни Ее высочества. На другой день Азаретти, лейб-медик императрицы, доложил Ее величеству, что принцесса смертельно больна, уже хотят призвать к ней священника. Во дворце – некое подобие траура. Один лишь Бирон расхаживает хозяином и говорит несусветные вещи, вроде того, что Ее высочество впала в нервное расстройство от ненависти к мужу, которую не может более утаивать. Передавая это, Доротея заметила, что стоит выговорить вслух нелепейшую сплетню, и тотчас эта сплетня будет подхвачена и все примутся с самым серьезным видом повторять ее. И все это несмотря на то, что ни для кого не являлась секретом нежность принцессы к Его светлости, проявленная ею тотчас после рождения сына. Ее высочество была очень мила с супругом, прилюдно поцеловала его и всячески выказывала свою любовь к нему. Доротея также пере дала, что известны и подлинные причины недомогания принцессы. Прежде всего, она еще не вполне оправилась после родов. Далее: она огорчена болезнью своей любимой подруги и приближенной… При этих своих словах молодая госпожа Миних посмотрела на меня многозначительно.

– Это обо мне? – спросила я, искренне смущенная. Мне было так странно: неужели я настолько дорога Ее высочеству? И тотчас я подумала, что едва ли достойна подобной сильной привязанности… – Я желаю здоровья Ее высочеству, – сказала я, несколько придя в себя, – и постараюсь сделаться достойной привязанности Ее высочества к моей скромной особе…

– Какая милая сконфуженность! – воскликнула Доротея, наклонив немного набок голову. – На месте Ее высочества и я выбрала бы в конфидентки именно тебя, моя дорогая Ленхен!

Госпожа Сигезбек улыбалась растерянно, сидя неподалеку от своего незавершенного портрета. Андрей откланялся и ушел тотчас по приезде госпожи Миних, исполнив долг почтительности. Доротея уже похвалила портрет…

Затем графиня изложила и третью причину расстройства здоровья Ее высочества. Это ссора с Юлией Менгден. Я не скрыла удивления.