Наташа Северная - Клеопатра и Цезарь. Подозрения жены, или Обманутая красавица

Она снова не на того поставила. Заметив, что Диомед чего-то ждет, Клеопатра спросила:

– Что еще?

– Рим объявил войну.

– Какую войну? Кому?

– Римская империя объявила войну Египту.

Война была объявлена по всем римским правилам и обычаям. Октавиан прошел во главе процессии на Марсово поле, неся в руках копье, обагренное кровью во время жертвоприношения в храме богини войны Беллоны. Затем он произнес пламенную речь, в которой называл Клеопатру врагом Римской империи и призвал всех римлян к объединению. На следующий день он объявил о наборе новобранцев по всей Италии и приступил к строительству дополнительных кораблей для своего флота. Октавиан был провозглашен главнокомандующим. Вся Италия, Галлия, Испания, Сицилия и Сардиния присягнули ему на верность.

Антоний, узнав о том, что сенат лишил его всех титулов и полномочий, громко рассмеялся и сообщил своим друзьям, что данное решение сената считает незаконным, так как принято оно было под давлением сторонников Октавиана. Армии он объявил, что Октавиан пытается избавиться от него, как от Марка Лепида, и узурпировать власть. То, что война была объявлена не ему, а Клеопатре, Антоний воспринял как военную хитрость Октавиана, так как прекрасно понимал, что тот хотел избавиться от них обоих.

Под командованием Канидия, военачальника главных сил в Малой Азии, в город Эфес было переброшено семнадцать легионов. Вскоре Марк Антоний покинул Александрию и присоединился к своей армии. На его стороне выступали все подвластные ему цари: Бакх Африканский, Тархондем – властитель Верхней Киликии, Архелай Каппадокийский, Филадельф Пафлагонский, Митридат Коммагенский и царь Фракии Садал. Свои войска на помощь Марку Антонию прислали Погемон – царь Понта, Малх – царь Аравии, Ирод – царь Иудеи, Аминт – царь Ликаонии и Галатии. Таким образом, в распоряжении Антония находилось триста торговых и пятьсот военных судов, семьдесят пять тысяч легионеров, двадцать пять тысяч легких пехотинцев и двенадцать тысяч всадников.

Со стороны же Октавиана было двести пятьдесят кораблей, а армия насчитывала всего восемьдесят тысяч человек.

Поняв, что у Антония численный перевес и что одолеть противника не составит труда, Клеопатра, поначалу смертельно испугавшаяся, успокоилась. В ее руках были несметные богатства, а ведь любая война требует много денег. Это было самое главное преимущество перед Октавианом, который, как она знала, испытывал большие денежные затруднения.

Зная, что в Эфесе решается ее судьба, Клеопатра не могла находиться в Александрии. Через несколько дней после отъезда Антония она отправилась следом за ним, взяв с собой двадцать тысяч талантов. Такая баснословная сумма позволила ей чувствовать себя уверенно. Совместно с Антонием устраивая смотр армии и флота, царица не сомневалась в победе. С таким колоссальным численным перевесом они разобьют Октавиана в пух и прах, сделают марш-бросок на Рим – и все. Она – Царица царей, владычица новой империи, а Вечный город – ее личная вотчина и колония. И, недолго думая, Клеопатра и Антоний принялись за устройство театральных и музыкальных празднеств – в честь их будущей победы. Местное население, пораженно взирая на эти увеселения, язвительно судачило, что, мол, если римляне устраивают столько торжеств для подготовки к войне, то как же тогда они празднуют победу? Поведение Клеопатры, которые многие военачальники просто не понимали, а также то, что Антоний совершенно не торопится с наступлением, явно оттягивая время – это тут же приписали дурному влиянию египетской царицы, – вызвало в ставке сильное недовольство.

Агенобарб требовал от царицы возвращения в Александрию, так как ее постоянное вмешательство в военные приготовления и военные вопросы подрывало дух армии. Многие солдаты начали думать, уж не женщина ли ими управляет? А это было постыдным и унизительным. Началась жесткая конфронтация между римскими военачальниками и царицей. Обоюдная ненависть настолько обострилась, что уже никто и не думал ее скрывать. В этих распрях последнее слово оставалось за Антонием, который, конечно же, держал сторону Клеопатры. Его решение было простым и понятным: так как война объявлена царице и на ее деньги покупается снаряжение и провиант для армии, она имеет полное право находиться в ставке и решать все военные вопросы.

– Я все правильно сказал, дорогая? – спросил Антоний, когда они отдыхали в шатре.

– Безусловно! Ты же властелин Востока! И я не понимаю, почему твои подчиненные имеют свое мнение.

– Как это почему? Мы римляне… и…

Царица фыркнула.

– Есть властелин, а есть подданные, удел которых слепо повиноваться.

– Может, ты и права… – помолчав, согласился Антоний.

– Когда ты покажешь мне Афины? – капризно спросила Клеопатра, решив сменить тему разговора.

– Можем завтра же выехать. Кстати, там сейчас находится мой старший сын.

– И что?

– Он будет при мне.

Клеопатра раздраженно посмотрела на Антония, но тот лежал, закрыв глаза. Ее бесило то, что она не могла окончательно сломить его волю. В нем что-то еще оставалось, ей неподвластное, не до конца ею понятое. Дети Антония от других женщин, от римлянок вызывали у нее неприятие. Еще не хватало, чтобы они начали соперничать с ее собственными детьми!

– А зачем он тебе? – спросила она как можно мягче и спокойнее.

– Он мой сын. И он будет со мной.

Антоний являлся почетным гражданином Афин, его встречали радостно и восторженно. Клеопатру ждал триумфальный прием. Афины всегда находились под покровительством Птолемеев, чьи предки были родом не только из Македонии, но и из Греции. В честь египетской царицы в Акрополе установили ее статую в наряде Исиды. Роскошные пиршества сменялись ослепительными празднествами, и на какое-то мгновение Клеопатра забыла о предстоящей войне. Ее уверенность в победе была настолько велика, что подарок судьбы – время – она презрительно отвергала, совершая свою старую и главную ошибку: личные желания поставив выше государственной необходимости.

Октавиан действовал с точностью до наоборот. Подавив личную неприязнь, он сумел найти общий язык со многими сенаторами, объединив римлян перед имперской угрозой. Всю свою волю и все желания он подчинил государственным интересам. Он понимал, что, свергая Клеопатру, он получает доступ к несметным восточным сокровищам и землям; убирая Антония – получает возможность объявить себя императором, а спасая Рим от египетской блудницы – окончательно становится единственным наследником Цезаря и спасителем римского народа. Разве в такой сложный и судьбоносный момент может ли он думать о каких-то увеселениях? Понимая, что у Антония значительный численный перевес, Октавиан рассчитывал лишь на то, что его бывший соратник, погрязнув в разгуле и пьянстве, уже не тот блистательный военачальник, кем был прежде. Октавиан знал, что особое внутреннее чутье, необходимое каждому воину, чтобы выжить, на сей раз подведет Антония.