Наташа Северная - Клеопатра и Цезарь. Подозрения жены, или Обманутая красавица

Через три дня Антоний и Клеопатра достигли военной базы на мысе Тенар, что на юге Пелопоннеса, и стали ждать сухопутные войска Канидия. Однако… Октавиан успел перехватить Канидия и предложил ему выгодные, не порочащие военной чести условия.

Приняв условия Октавиана, Канидий и его армия сдались.

Потрясенные и удрученные, Антоний с Клеопатрой отплыли в Египет. По дороге они узнали о капитуляции своего войска в Северной Греции и о том, что военачальник Антония в Киренаике – Скарп – также перешел на сторону Октавиана. Круг замкнулся.

Война, которая задумывалась как легкое театральное действо, обернулась гибелью армии и флота, крушением Птолемеевской державы и надежд о новом мировом устройстве. А самодовольство, которое так долго ослепляло Антония и Клеопатру, в итоге разрушило их судьбы.

Клеопатра вернулась в Александрию и, опасаясь волнений и мятежей, которые могли быть подняты против нее, объявила о своей победе. Старый излюбленный способ египетских царей скрывать свои неудачи. То, что рано или поздно ложь обнаружится, ей было безразлично – царица намеревалась вырвать у судьбы времени для спасения.

Сидя перед зеркалом, Клеопатра рассматривала свое отражение – седеющие волосы, которые теперь приходилось красить, полное стареющее лицо, красные заплаканные глаза. Она рыдала весь день, проклиная богов и свою ненавистную судьбу.

– Злая у меня судьба! Ох, злая, – удрученно шептала она.

Аполлодор крепко обнял ее за плечи.

– Ты должна держаться и бороться. Ты – царица из рода Птолемеев.

Сквозь слезы Клеопатра рассматривала седые волосы советника и глубокие морщины на родном и верном лице. Неизменными остались только глаза – острые, умные, проницательные.

Старик утешал старуху.

– Вот и кончилось все, – обреченно и устало прошептала Клеопатра. – Почему я? Почему со мной все это случилось? Ведь в пророчестве было сказано, что я – мессия?

Аполлодор тяжело вздохнул.

– Пороки погубили тебя. Старые птолемеевские пороки, передающиеся от царя к царю.

– Что ты говоришь?

– Ты и сейчас боишься правды? Что ж, может, это и к лучшему.

Клеопатра замолчала. Она прекрасно понимала, что имел в виду Аполлодор, однако ей не хотелось об этом говорить. Ощущение близкой гибели, мелькавшее в дворцовых галереях лицо смерти – все это парализовало ее мысли и волю. Разбираться с прошлыми ошибками ей больше не хотелось.

– Я решила отметить совершеннолетие Цезариона. Он вполне способен сам править страной.

– Ты делаешь большую ошибку.

– Отчего?

– Ты подставляешь мальчика. Когда Октавиан войдет в Александрию, он первым делом будет искать его, как своего давнего соперника и врага.

– Что ты говоришь? Он никогда не будет здесь! – Клеопатра сама не поверила в то, что сказала. Ведь это было очевидно.

– Я все равно отпраздную совершеннолетие, – упрямо повторила она.

– Опять ты меня не слушаешь, – устало произнес Аполлодор. – Сколько раз тебе мешало глупое упрямство, и опять ты взялась за старое.

Они оба надолго замолчали. Клеопатра – потому что ей больше нечего было сказать, а Аполлодор – потому что устал бороться с царской самонадеянностью.

– Что мне делать?

Царица смотрела на него, как побитая собака. Такие умирают долго и мучительно.

– Спасайся, – как-то безразлично ответил советник. Вся его жизнь была связана с этой женщиной. Ее поражение поставило точку также и в его судьбе. Он давно пресытился властью и богатством, в какой-то момент осознав, что нет ничего важнее в жизни гордости и свободы.

– А ты что будешь делать? – глотая слезы, спросила царица. – Теперь ты предашь меня?

Ее голос был надломлен, как и вся ее судьба.

Аполлодор долго смотрел на нее. Но он видел не стареющее и заплаканное лицо, а лицо семилетней девочки с глубокими черными глазами, в которых светились ум и порок. Что он подумал тогда? Что из этого одинокого, озлобленного волчонка может вырасти гордая и великая царица. Поощрениями и наказаниями он воспитывал ее волю и характер, учил бороться с низменными желаниями и пороками. Все-таки следует найти в себе мужество и посмотреть в глаза Маат – ученица так и не превзошла учителя, обесценив и свою, и его жизнь.

– Тоже буду спасаться, – грустно ответил Аполлодор, и его голос почему-то дрогнул.

Царице захотелось, чтобы он опять обнял ее. Но советник повернулся к ней спиной. Прямой, гордой, ни перед кем никогда не склонявшейся спиной. И вышел из спальни.

Клеопатра долго прислушивалась к его шагам. Потом они затихли. И наступила тишина…

Торжественное празднование официального совершеннолетия Птолемея Цезаря стало последним государственным праздником при Клеопатре. На этой пышной и роскошной церемонии присутствовали жрецы, номархи и вся египетская знать. Многие не понимали, для чего это делается, если Октавиан не сегодня завтра войдет в Александрию. Самые прозорливые и дальновидные жалели несчастного мальчика, считая, что его обезумевшая от страха мать – весть о поражении Клеопатры при Акции была уже распространена некими добрыми людьми – приносит его на заклание.

Свою роковую ошибку Клеопатра поняла спустя несколько дней, когда на сторону Октавиана начали переходить ее вассальные цари. Осознав, что в смертельной опасности находится не только она, но и ее сын, Клеопатра решила выслать его из Египта. В сопровождении наставника Родона и частью царской казны Цезарион был отправлен в верховья Нила, затем через канал он должен был доплыть до порта Береника, а оттуда – в Индию. Но видимо злой рок, всю жизнь преследующий его мать, коснулся также и его судьбы. Родон предал своего воспитанника, и люди Октавиана схватили Цезариона в порту Береника… Но все это случится позже.

В Александрии еще оставались несколько римских легионов, но ни сама Клеопатра, ни Антоний были не в состоянии продолжать войну.

Целыми днями отчаявшийся и сломленный Антоний сидел запершись в своей спальне. Он пил, спал, просыпался и вновь пил. Каждый новый день был для него мукой, так как с каждым днем он все больше понимал, что проиграл не просто морское сражение – он проиграл всю свою жизнь. Что его не просто предали военачальники и друзья, приняв сторону Октавиана, – а он предал самого себя.

Клеопатра не желала утруждать себя его переживаниями и уж тем более не собиралась его утешать. Этот мужчина был постоянным напоминанием ее поражений и просчетов. А еще он стал невыносимой обузой, от которой царица хотела избавиться, но пока не знала как.

Скрестив на груди руки, она презрительно наблюдала за тем, как пьяный Антоний пытался подняться, чтобы ее приветствовать. Сидя на полу, он удрученно развел руками и заплетающимся языком произнес: