Елена Степанян - Царский выбор

Андрей.Стоял и подслушивал.

Афанасий (смущенно). Ты на мать не обижайся, у нее за тебя душа болит.

Андрей (хмурясь). Нельзя же моей жизнью

распоряжаться в угоду Морозову. Я Господу Богу принадлежу. Я не морозовский крепостной.

Афанасий.Не знаю. Ведь мы же с тобой не

в Голландии живем, как тот Лукич, да Артамон Матвеев. — У нас другая доля. У нас весь народ согласился, что кому-то должно быть крепостным. А это значит, что всем и каждому приговор вынесли. — Правда, среди крепостных порой случаются и беглые. Вот я, к примеру, беглый. Двадцать лет тут отсиживаюсь. Живу по милости твоей тетки. За ее сарафаном прячусь.

Андрей (смущенно). Что ты говоришь, Афанасий

Петрович? Здесь все твое, здесь только ты хозяин. Ты же копейки за Аграфеной не взял, у нее приданого была одна Маланья. — Мне родители с детства говорили, что если бы ты от всего дедовского не отказался в пользу матушки моей, то ей бы и жениха никогда не нашлось.

Афанасий.Дитя ты, Андрей! Хотя и умный, а все еще дитя. — А разве не бывает подлых жен, неверных жен? От такого, как я, в один миг избавиться можно. Донести, что я по злому умыслу государеву службу оставил, — и нет меня. А уж то, что я себе за этой дверью говорить позволяю! Что ни скажу — «слово и дело государево».

Андрей (сжимая кулаки). Так вечно продолжаться не будет!

Афанасий.Вечно не будет, это несомненно. А вот что очень долго — тоже несомненно.

Андрей.Посмотрим.

Афанасий.Посмотрим на новые морозовские законы. На это его «Уложение». Его уже все египетским рабством окрестили. Может быть, ты решил

Моисеем новым стать? Потому что сестренка твоя бедная попалась как птичка в силки?

Афанасий отворачивается, чтобы скрыть от Андрея свое лицо.

Андрей (смущенно). Но я же не один. Меня Божьи люди своим братом признали.

Афанасий.И что наказали?

Андрей.Чтобы во всем слушался Василия Матвеевича. До поры.

Афанасий.И что же эта пора? На другой день наступила?

Андрей.Нет.

Афанасий.Вот и слушай Василия. Он теперь твой наставник. А я тебе сверх того, что сам знаю, ничего сказать не могу. Разве что могу повторить. Когда Михайло Иванович хочет кому-то себя открыть, он сам находит, как того оповестить. Ему ни твоя, ни моя помощь не нужна.

Входит Аграфена.

Аграфена.Афанасий Петрович! Приготовься муку вытерпеть. Хочешь — не хочешь, а новый кафтан примерять придется.

Василий Матвеевич в своей светелке, вооруженный толстой иглой, чинит котомку. Входит Андрей.

Андрей (после некоторой паузы). Ты свою котомку латаешь, Василий Матвеевич?

Василий.Вот видишь — разошлась по швам… (Делает паузу.) Страннику без котомки никак нельзя.

Андрей.Так ты все же решил в Сибирь отправляться? А ведь тебе наказано меня наставлять…

Василий.А я очень быстро хожу. Сам увидишь, как я быстро хожу.

Андрей.А что, Михайло Иванович надолго Москву покинул?

Василий.Для кого надолго? — Для Михайлы али для Москвы?

Андрей (удрученно). Для меня.

Василий.Верно ответил. Для Михайлы нет ни долго, ни коротко. У него со временем совсем особый разговор. — А что до Москвы, то ее сам Господь никогда не покидает. Тем она жива. — Мы вот, Божии странники, по всей земле ходим, и всегда Господь с нами рядом, за руку ведет. А зайдешь в Москву — и видишь: Он еще ближе стал. Потому-то и тянет сюда, изо всех странствий непременно сюда возвращаемся.

Андрей.Как же так? Здесь спокон веку столько зла творилось. Говорят же: московские пляски — в кровавом колесе под звон топоров.

Василий.И творится зло, и долго твориться будет. А любовь не иссякает и вовек не иссякнет. Источник любви — это сам Господь. Он над Москвою незримый купол распростер. Растет Москва вширь, и купол этот вместе с нею растет. Как он прекрасен, этот купол! Жаль, что нечасто увидеть его удается. Но кто видел, тот никогда не забудет.

Андрей.И ты его видел, Василий Матвеевич?

Василий.Доводилось.

Андрей.Какой же он?

Василий (мечтательно поднимая глаза). Он прозрачно-зеленый и расцвечен красными яхонтами.

Андрей.Столько прекрасного я каждый день вижу и слышу, а в душе такая тревога, так душа смущена.

Василий.Надейся на Господа и будь тверд. Все, что с нами случается, научению нашему должно послужить. Господь сказал пророку — ежели научишься из всего злого извлекать доброе, то станешь, как мои уста. Нелегкое это дело. Куда легче выучиться читать по звездам.

А теперь ступай. У меня еще есть дела поважнее этой котомки.

Не раздеваясь, он ложится поверх одеяла, долго лежит, закинув руки за голову, наконец задремывает. Андрея посещают сонные видения. Перед ним возникает лицо Фимы.

Фима.Я люблю его, Андрей. Я его люблю, как свою бессмертную душу. И ты его должен любить. Ты же мой брат. Как ты меня любишь, так и его должен любить.

Фима исчезает. Андрей видит лица братьев-странников, они то расплываются, приобретая черты других людей — отца Николы, Афанасия, Захара, — то снова делаются такими, какими он их запомнил.

Голоса странников.Ты наш брат, Андрей. -

Подрастешь, еще многое поймешь и узнаешь. — У братьев все едино. Одна доля, одна судьба.

Странников уже не видно. Андрей видит купола кремлевских соборов, очень близко, почти на уровне глаз. На фоне куполов возникает лицо Алексея. За ним несколько смутно видны боярин Пушкин, Артемий Лукич и какие-то незнакомые Андрею лица.

Алексей.Видишь, как получается? Хоть ты

и постарше меня годами, а будешь теперь моим младшим братом (Целует Андрея.)

Андрей с высоты соборных куполов смотрит, как царь, сопровождаемый боярами, поднимается на Красное крыльцо и входит в Грановитую палату.

Андрей ворочается на своей постели, затем садится, какое-то время сидит в оцепенении, потом бросается бежать.

Андрей бежит темными московскими улицами, вбегает в Кремлевские ворота, тяжело дыша; подходит ко дворцу.

Двое стражников с алебардами преграждают ему путь.

Голос стражника.Что тебе надо?

Андрей (хочет крикнуть, но выходит очень тихо). Мне надо поговорить с царем.

Голос.К царю пускать никого не велено.

Андрей.У меня очень важное дело. Пропустите меня. Я его брат.

Голос.Немедля уходи. Пускать никого не велено.

Андрей.Но я его брат. Я должен ему сказать.