Елена Степанян - Царский выбор

Фима.Ну уж нет. Как Ирина Михайловна мне

никогда не научиться, да и незачем. Лучше я буду любоваться на то, что она делает. — И такой мудрой, как она, мне никогда не бывать. — С такой мудростью родиться надо. Вот уж кто настоящая царица.

Татьяна.Ты знаешь, Фимушка, я все же постарше

тебя буду… И, ты уж не сердись, не в деревне я росла, сама понимаешь… (-) Никого слишком громко хвалить не надо. Думай про себя, что хочешь, а вслух лишнего не говори. Ведь люди так устроены. Как заслышат, что кого-то хвалят, первая мысль — а почему не меня? Ты от сердца все это про Ирину говоришь, а кто другой и позавидовать может.

Фима.Да кому же умной быть, как не царской дочери, да царской сестре?

Татьяна (вздыхая). Ты, Фимушка, дитя еще, тебе многому учиться надо. А я все, что тебе говорю, любя говорю.

За спиной Фимы, несколько поодаль, появляется Ирина, затем Анна.

Фима.Да разве же я не знаю, сестрица? Я очень тебе благодарна. — А уж как я Господа благодарю за тебя, и за Ирину, и за Аннушку. Я так счастлива, что у меня теперь сестры есть. — Ты знаешь, мне в детстве порой грустно становилось, что братья у меня есть, а сестер нет. А теперь у меня их целых три, и я так вас люблю.

Татьяна.Как это — братья? У тебя же только один брат?

Фима (смущенно). Я. и хотела сказать — брат. Я оговорилась.

Ирина подходит к ним, кладет руку Фиме на плечо, та прижимается щекой к ее руке.

Ирина.Я пойду отдохну и Аннушку с собой возьму. А ты, Татьяна, посиди пока с Фимой. Ей скоро опять на примерку, ей отдохнуть не дают.

Уходит вместе с Анной.

Спальня Ирины.

Анна сидит на кровати, охватив руками спинку. Ирина в кресле, заложив руки за голову, покачивается из стороны в сторону.

Ирина.Помнишь, Анька, наши качели в Коломенском?

Анна (не размыкая губ). Угу.

Ирина.Два года уже сломанные стоят, никто их не чинит.

Анна.Вот теперь царь их починит. Для молодой жены, для деток своих.

Ирина.Помнишь, как твой Прозоровский тебя качал однажды чуть не полтора часа? (Анна издает еле слышный звук.) Я все думала, когда же у нее голова закружится?

Анна.А вот не закружилась.

Ирина.Знала бы тогда, чем это кончится, руки бы ему оторвала.

Анна.Лучше бы меня убила. — Я бы сама себя убила, да только тебя жалко. Тебя тогда заплюют, засмеют.

Ирина.А кого другого совсем не жалко?

Анна.Нет, нисколько. Что мне его жалеть? Кого другого я с превеликой радостью опозорила бы.

Фима и Татьяна продолжают сидеть за своими пяльцами.

Фима.Говорю тебе, сестрица, я своими глазами видела. Он долго шел, я его издалека приметила. А это не просто болото. Там такая трясина, что к ней даже близко подходить боятся, не то что ходить.

Татьяна (добродушно). Ну вот, никто не ходит, а оно и подсохло тем временем, и тропинка отыскалась.

Есть такие люди, которые по болотам, не в пример другим, ходить могут. У них и прозвание есть особое, я сейчас позабыла, какое.

Фима(с детской настойчивостью). А Андрей, мой брат, стал его к нам зазывать, а он отказался и сказал при этом, что придет время, мы с тобой непременно в Москве встретимся.

Татьяна.И встретились?

Фима.Ну конечно, я про это и говорю.

Татьяна (пряча улыбку). И где же он теперь, этот странник?

Фима.У нас. У дяди нашего Афанасия Петровича.

Татьяна.При царском дворе тоже всяких странников привечают, юродивых. Их то больше, то меньше бывает. Последнее время совсем не слышно стало. Но нам все равно к ним близко подходить не разрешали, они же (извиняющимся тоном) грязные всегда. И всегда какие-то небылицы рассказывают. Про подвиги свои, или про земли, где люди о двух головах.

Фима.Ну кто же не знает про таких странников! — Вот я и говорю, что этот — настоящий. Он ничем не хвалится, и доброты такой необыкновенной! Прямо сияет весь, как. (осекается.)

Татьяна.Как кто?

Фима (смущенно). Как святые на иконах. — Но ты ведь веришь в чудеса, сестрица?

Татьяна (задумчиво). Как сказать. В то, что в церкви рассказывают, верю, конечно. Верю, как все верят. Только что это за вера? Ни то, ни сё. (Татьяна невольно начинает размышлять вслух) Ведь если бы знать наверняка, что там что-то есть (смотрит вверх), стала бы я здесь сидеть?

Фима (удивленно). А что бы ты сделала?

Татьяна.В монастырь бы ушла, молилась бы днем и ночью. — (С усмешкой) А так — что за толк? И здесь намучаешься, и там ничего не получишь.

К царевнам подплывает старая боярыня в сопровождении двух служанок.

Старая боярыня (торжественно). Государыня Евфимия Ивановна, пожалуй шубу мерить.

Спальня Ирины.

Анна, полусидя, спит на Ирининой постели. Ирина сидит в кресле. Входит Татьяна.

Татьяна (глядя на Анну). Спит?

Ирина.Надо же ей когда-то спать. — А ночью опять все то же начнется. — Как ты еще держишься?

Татьяна.Да я уж привыкла. Говорю себе, что надо заснуть, и сплю.

Ирина.Красавицу повели наряды мерить?

Татьяна.Повели. — Она равнодушна ко всем этим уборам-нарядам. Они ей — что прошлогодний снег.

Ирина.Похвально. А для касимовской деревни — вдвойне похвально.

Татьяна.Не пойму я ее. Порою так держится, словно ее с рождения в царицы готовили. А порой поглядишь, ну прямо блаженная — что на уме, то на языке. — А ведь столько всего знает.

Ирина (смеется). Под стать своему жениху. Он тоже столько всего знает. (Шепотом сквозь зубы) Ученый дурак.

Татьяна (сердито, тихо). Перестань, Ирина.

Никакой он не дурак. И она совсем не дура. В них просто хитрости нет. А ему хитрость — ох как нужна! Вот и приходится все время у других занимать.

Ирина.Да-а. Столько уже назанимал, что кругом в долгах оказался.

Покои Фимы.

Фима укладывается в постель. Настасья крестит ее, целует, получше укрывает одеялом. Затем Настасья отходит к туалетному столу.

Настасья.Так весь день в Ирининых серьгах и проходила?

Фима.Так мне же их сестрица подарила. Они теперь у меня самые дорогие.

Настасья (шутливо). Чем отдариваться будешь?

Фима.Любовью. У царской дочери и так всё есть. — Но Аннушка очень больна, Настасьюшка. Она еще больше похудела. — Я ничего не понимаю. Тут все говорят в один голос, что немец-лекарь Иоганн Павлович так учен, так умен. Не у каждого государя такой есть. Неужели он ей помочь не может? Да я и не вижу, чтобы ее лечили как-нибудь. А говорят при этом, что он стольких вылечил! Иной раз даже бедных задаром лечит, из христианского усердия и чтобы навыка больше было.