Виталий Коротич - От первого лица [litres]

Холопскую психологию всадили в людей глубоко, и мало кто возмущался всем этим. Когда «Огонек» раз за разом начал печатать статьи о незаконных привилегиях чиновной знати, пришло немало писем, авторы которых утверждали, что работники ЦК получают свои привилегии заслуженно. «Они же для нас стараются, – писал один из корреспондентов, – работают день и ночь. И вам еще хочется, чтобы они бегали по магазинам?» Мы проверили: автор письма действительно был шестидесятилетним рабочим, всю жизнь гнулся у станка, ничего никогда не имел и все равно остался в убеждении, что ему не положено жить на уровне большевистских вельмож.

Возможность что-то урвать, выхватить у чиновничьей системы из пасти согревала тысячи сознаний весьма основательно и не раз. Давно уже никто не мечтал о том самом светлом будущем, которое столько раз было обещано и о котором несли с трибун вдохновенную ерунду. Разыгрывались сегодняшние призы.

Уже подписав контракт с американским университетом, я собирался в Бостон и напоследок встретился на приеме с одним небесталанным писателем. «Чудак, – сказал мне писатель, – куда же ты едешь? Да ты здесь будешь иметь все, что захочешь…»

Это самое «что захочешь» неизменно включалось в перечень должностных привилегий независимо от поворотов политической структуры страны. Люди смирились с этим, давно поверив, что у нас все равно нельзя выстроить государство на основе закона. Мол, раз мы уже всю жизнь прожили не так, как люди, то и дальше так будем жить. Другие нам не указ.

Помню, когда в 1992 году американская пресса добивала главу администрации Белого дома Джона Сунуну за то, что он воспользовался служебным автомобилем для поездки из Вашингтона в Нью-Йорк на филателистическую выставку (Сунуну – один из известнейших в Америке коллекционеров марок), я улыбался, вспоминая размах отечественной коррупции. Бюрократы всех стран должны мечтать о нашей жизни, как об истинном рае для дармоедов, и проводить демонстрации в защиту несчастного Сунуну и таких, как он, вынужденных оставить свои посты. Представляя нашу страну как общество без счастливых людей, многие западные политологи перегибают палку. Нет никого счастливее чиновника в условиях беззакония! Если, понятно, этот чиновник нечестен…

В конце нашего столетия в России – больше 1 100 000 чиновников. В конце прошлого века у царского правительства по всей стране (которая была побольше, чем нынешняя Россия), вместе с врачами и учителями, было всего около 400 тысяч чиновников. Советская власть с первого дня утверждалась как чиновничье государство; в начале двадцатых годов только в Москве и Петрограде было уже около полумиллиона дармоедов с бланками, печатями и революционным пафосом, а там уже пошло-поехало. В книге своих воспоминаний бывший киевлянин Шульгин, один из виднейших монархистов начала века, пишет, что, когда революционеры ворвались в киевскую Думу, один из них проткнул головой царский портрет и выскочил на балкон, крича: «Теперь я царь!» И таки был прав…

Неспособность к переменам ценилась у коммунистической бюрократии больше всего. С самого начала, с Октября, установилась традиция почтения к «несгибаемым ленинцам», «стальным наркомам», «железным феликсам». История страны позвякивает, как металлолом. От чиновников требовалась прежде всего лояльность. Главное – «Не поступаться принципами!».

В парке у Театра Российской армии, неподалеку от которого я живу, стоит забавная скульптура. Вы, возможно, ее видели, по крайней мере на репродукциях и плакатах. Называется скульптура «К звездам!». Этакий стройненький, голый и босоногий юноша, задрапированный в нечто классическое, похожее на простыню, вытянулся, устремился за ракетой, которая из его рук стартует в космос. Этакий замечательный символ нашего общества: без штанов, зато с ракетой.

Штаны с этого парня донашивает наша бюрократия.

Плохие новости распространяются быстрее хороших. Сколько раз мне приходилось слышать о катастрофических повышениях цен, о погромах демократов и евреев, о закрытии того или иного предприятия. Я всегда предлагал точно разузнать, как обстоит дело, и сразу же начать готовить программу спасения. От погромщиков я предлагал спасаться, объединившись в дружины. В любом случае есть оптимистический выход. Но почти всегда находился кто-нибудь, громко советующий спрятаться и переждать. Все плохое казалось привычно неодолимым и для многих ассоциировалось со всей мощью страны, противостоять которой считалось бессмысленным.

Чиновничья власть наделала инвалидов духа, как пьяница плодит дебилов во всю мощь своих разрушенных генетических кодов. Система насилия и ненависти делает людей малопригодными для нормальной жизни. Конечно, есть исключения, даже самые светлые – вы знаете десятки имен. Но меня обуревает ужас, когда я вижу толпу, доведенную до крайности. Люди в толпе уже отвыкли любить, устали бояться. Возможно, и я один из этих людей. У меня нет никаких универсальных рецептов. Мне бы только – чтобы семья жила и близкие были счастливы.

Может быть, и не так плохо? Может, все и начинается с испуга, а затем с раздумья над корнями беды. Мы и начинали спасаться с этого, с гласности. Спасемся ли одними словами? Надо что-то делать…

Президент Рейган приехал для переговоров в Москву. С ним прибыла огромнейшая охрана, кухня и джазовый квартет Дейва Брубека. Это не считая членов официальной делегации.

В ресторане Союза писателей для Рейгана был дан завтрак. Бывший полковник военной разведки Владимир Карпов, служивший во время визита председателем советской писательской организации, решил произнести интеллектуальную речь. Он долго говорил торжественные слова, а затем сообщил, что если бы он, Карпов, был верующим и заказывал иконы, то, если Горбачев с Рейганом договорятся о разоружении, он заказал бы икону, где в центре Иисус, а с двух сторон от него – руководители наших стран. Американский генерал Пауэлл, сидевший со мной за столиком, удивленно выслушал все это, повертел вилку и сказал как бы сам себе:

– Насколько я помню, там с двух сторон от Христа были разбойники…

Поулыбавшись, мы занялись едой, благо она была роскошна: блины с икрой, немыслимые сорта рыб, еще что-то.

– Угощайтесь, пожалуйста, – говорил Карпов. – Мы всегда так едим…

Вечером прием давал Рейган.

Играл квартет Брубека. Нам выдали по куску жареного цыпленка с салатом и по бокалу белого калифорнийского вина. На десерт был яблочный американский пирог.

– Мы всегда так едим, – сказал Рейган.

Может быть, поэтому у них, как пел Высоцкий, «куры денег не клюют, а у нас на водку не хватает»?