Вера Морозова - Привлеченная к дознанию...

Заседание тянулось долго. Дребезжащим голосом прокурор доказывал виновность подсудимых, требуя применить статью о каторжных работах. Затем резкие вопросы защитников, опрос свидетелей. Конкордия Николаевна не отрывала глаз от Аркадия Александровича. Посоветовавшись с коллегами, он попросил слова:

— Господин прокурор признал, что самое главное для суда — доказательство истины. От себя могу прибавить, что нужно сохранить хотя бы видимость законности.

Конкордии Николаевне нравилось, как умно и тонко говорил Аркадий Александрович, как блестяще высмеивал прокурора — индюка с университетским значком.

— С каких это пор каждый, кто пришел в институт, в общественное место, может быть заподозрен в противоправительственной деятельности?! С каких пор свобода и личная неприкосновенность могут быть попраны по любой случайности?! Чем, кроме судебного произвола, можно объяснить десятимесячное пребывание арестованных в крепости, хотя обвинение основано на домысле?! Сегодняшнее судебное разбирательство...

— Господин Самойлов, попрошу ближе к делу. Вы достаточно сказали о самодержавии, достаточно и о личной неприкосновенности. — Председатель суда в зеленом мундире с большой звездой поднял глаза на Аркадия Александровича. — Столь же достаточно и о практике суда.

Аркадий Александрович наклонился, словно приготовился к прыжку, подался вперед и, не обращая внимания на замечание председателя, закончил:

— Нельзя предположения превращать в бесспорные факты, подозрения превращать в улики, личную дружбу уподоблять сообщничеству, а совместное пребывание в одном помещении сводить к заговору... Практика российского суда вопиет против нарушения процессуальных норм...

Колокольчик в руках председателя яростно заливался. Возмущенно всплеснул круглыми ладошками судья с седыми волосами. Подсудимые с напряженным вниманием слушали Аркадия Александровича. «Цитирует Сергея Кравчинского!» — подивилась его смелости Конкордия Николаевна.

— От имени защиты прошу представить единственного свидетеля, на чьих показаниях основано обвинение! — устало заметил Самойлов.

Председатель неприязненно посмотрел на Аркадия Александровича. Сидевший рядом с Самойловым русобородый защитник приподнялся и, поклонившись суду, заговорил:

— Горячо присоединяюсь к просьбе коллеги. Мне также не удалось увидеть свидетеля, показания которого легли в основу процесса. Защита обязана ознакомиться с материалами обвинения. Об этом элементарном правиле не может забыть столь уважаемый суд... Теперь о моей подзащитной

Конкордии Николаевне Громовой. Представьте драму тридцатилетней женщины — желание получить образование и невозможность проживания в столице из-за грехов молодости...

Конкордия Николаевна почувствовала, как вспыхнули ее щеки. «Какие грехи молодости? О чем бормочет защитник?» Возмущенно поглядела на Аркадия Александровича, уловила его умоляющий, растерянный взгляд. Видно, так нужно. Только очень унизительно. Она обернулась к Буйко, тот добродушно ухмылялся. Жалостливая речь защитника не произвела впечатления.

— Да, образованная женщина не должна проживать в столице! Нонсенс, господа! А где еще можно получить образование? Мы говорим, вернее, кричим об эмансипации, а сами не допускаем женщину в столицу! «Легче решает и осуждает тот, кто меньше вникает!» — позволю себе привести изречение. Только суд не может руководствоваться этим... Верю в справедливость суда, как верят и они, оказавшиеся по роковой случайности на скамье подсудимых! — Защитник сделал широкий жест в сторону обвиняемых и сел с довольным видом, пощипывая русую бороду.

Конкордия Николаевна привстала — нет, в слезливых речах она не нуждается. Вновь и вновь готова подтвердить свою принадлежность к Петербургскому комитету РСДРП. Буйко взял ее за локоть, шепнув:

— Терпение! На каторгу успеем...

— Защита настаивает на немедленном приглашении в зал свидетеля обвинения! — почти прокричал Аркадий Александрович, опасаясь признания жены.

В зал под конвоем франтоватого ротмистра ввели плечистого человека, закованного в кандалы. Конкордия Николаевна замерла в ожидании. Звон цепей ближе, ближе. Она внимательно разглядывала свидетеля — русоволосый, с густой курчавой бородой, серыми осоловелыми глазами. Нет, она его не знает. Удивленно пожал плечами Буйко. Свидетель наклонил голову, будто боялся встретиться глазами с подсудимыми. Аркадий Александрович тревожно переговаривался с защитниками. После обычных вопросов к свидетелю о его имени и сословии наступила тишина.

«Какая-то провокация!» — вздохнула Конкордия Николаевна. Приготовилась слушать, подперев голову рукой.

— У защиты есть вопрос к свидетелю обвинения! — зазвенел голос Аркадия Александровича.

— Прошу! — кивнул головой председатель, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Свидетель, чем вы можете подтвердить знакомство с людьми, сидящими на скамье подсудимых? Можете ли назвать их по фамилии, рассказать, при каких обстоятельствах произошло знакомство? Прошу припомнить все точно, ибо от ваших ответов зависит жизнь очень хороших людей, зависит...

— По-про-шу лишних советов не давать! — растягивая слова, прервал его председатель и, обратившись к свидетелю, добавил: — Отвечай, голубчик.

Свидетель приблизился к обвиняемым. В глубине его глаз запрятан страх. Опухшее лицо Конкордии Николаевны. Большие натруженные руки Буйко. Осунувшиеся лица рабочих в черных косоворотках... Тряхнув головой, словно отгоняя назойливую мысль, сказал:

— Я не знаю этих людей!

Ответ оказался неожиданным. По залу пронесся шорох. Конкордия Николаевна перехватила радостный взгляд Аркадия Александровича. Широко улыбался защитник с русой бородкой. Побагровел прокурор, насупился жандармский полковник.

— Свидетель, прошу не забывать показаний, данных на предварительном следствии! — Прокурор заметно нервничал. — Не следует вводить суд в заблуждение!

— Защита просит не оказывать давления на свидетеля. Перед законом, как и перед богом, которым он клялся, свидетель должен показать правду, одну лишь правду! — вскочил Аркадий Александрович.

В зале тишина. Свидетель стоял белый, как полотно, плотно сжав губы.

— Я не знаю этих людей! К партии никогда не принадлежал, политикой не интересовался... Приговорили меня к смертной казни за убийство! — с какой-то злой решимостью начал арестант, откинув прядь волос и обнажив рубец от удара кинжалом. — Потом господин начальник сказал, что меня помилуют, если подпишу показания. Бумаги я подписал... В камере стали меня срамить: мол, гублю хороших людей. Вот я и решил греха на душу не брать...