Вера Морозова - Привлеченная к дознанию...

— И небо и землю! Славно-то как!

— Двенадцать! Первый парад в истории освобождения человечества! — Свердлов подносит к близоруким глазам карманные часы, щелкает крышкой.

Воздух, прозрачный и синий, содрогается от грома оркестров. На Красную площадь через Иверские ворота вливаются потоки демонстрантов. Колышутся знамена. Гул голосов ширится, накатываясь и множась. Конкордия Николаевна счастлива. Смущенно протирает глаза, радостно пожимает руку Свердлову.

— Мы знали столько лет лишь борьбу без победы...

— А теперь победа, Конкордия Николаевна! По-беда! — басит Свердлов. — Таков исторический ход событий.

Бесконечной лентой движется людской поток. Трепещут знамена, блестят медью трубы оркестров. Из лазурной сини доносится рокот аэроплана. Конкордия Николаевна задирает голову и видит, как неуклюже плывет аэроплан, похожий на стрекозу. На площадь, медленно кружась, падают листовки.

Мимо братских могил, которые выросли в дни октябрьского штурма Кремля, шли рабочие. Гулко печатали шаг. Винтовки за плечами и звездочки на фуражках. Держали равнение на Владимира Ильича красные курсанты. Солдатские шинели, кожаные портупеи.

Четким строем прошли красноармейцы. На солнце поблескивали штыки, начищенные пряжки кожаных ремней. Выправка бравая, шинели потемнели от порохового дыма, дырявые сапоги обмотаны проволокой. Пролетарские полки одеты разномастно... Трудно... Тяжело... Но какая сила и уверенность в их движениях! Владимир Ильич приветливо поднял руку.

Прогрохотав по крупному булыжнику, артиллерийские лошади протащили пушки. Тупорылые стволы чернели вороненой сталью. Бородачи-артиллеристы в лихо заломленных фуражках. Дробный перестук копыт звонко раздавался по площади. Из-за Иверских ворот показалась конница. Гарцуют и пританцовывают лошади, сверкают остроконечные клинки. Конники, перехваченные ремнями. Эскадрон за эскадроном.

— Такая армия будет непобедима! Красные командиры, дети народа, будут иметь среди солдат авторитет! — доносится до Самойловой глуховатый голос Ильича. — Теперь не нужно больше бояться человека с ружьем. Царское офицерство ничего общего не имело с солдатами. Теперь мы едины и наша армия непобедима.

Переливчато перекликаются оркестры. Идут рабочие в кожанках и пиджаках, опоясанные широкими солдатскими ремнями с патронташами на боку. Замелькали красные косынки работниц. Конкордия подалась вперед. Мимо братских могил проходила колонна женщин-работниц. Ветер, словно парус, надул стяг:

МЫ ПУТЬ ЗЕМЛЕ УКАЖЕМ НОВЫЙ — ВЛАДЫКОЙ МИРА СТАНЕТ ТРУД!

Заискрились серые глаза Надежды Константиновны. Она аплодирует. Женщины идут, не отрывая глаз от Владимира Ильича. Не беда, что нет стройности в их шеренгах, что нет четкого шага... К удивлению Конкордии Николаевны, женщины запели «Дубинушку»:

Поют звонко, широко. Лица радостные, молодые. Запрыгали золотистые смешинки в карих глазах Ильича.

— Прав, бесконечно прав Бебель: не может быть полного освобождения человечества без установления социальной независимости... Работницы на Красной площади! — обращается Конкордия Николаевна к Надежде Константиновне. — На митингах в Петрограде работницы много добрых слов сказали делегаткам.

— Женщин поставим на службу социализма! Это давнишняя мечта Владимира Ильича. Но прежде их нужно раскрепостить — ясли, детские сады, общественное воспитание... А то интересы у большинства ограничены рамками семьи... В деревнях, как мне однажды сказали, кроме колодца, к которому ходят за водой, и пойти-то некуда. — Надежда Константиновна машет демонстранткам.

Полноводной рекой демонстрация обтекает Лобное место и уползает далеко-далеко, за собор Василия Блаженного.

В Благородное собрание, где начинал свою работу Всероссийский съезд женщин, Конкордия Николаевна пришла пораньше. Беломраморная лестница покрыта суконной дорожкой. В плетеных корзинах голубые шапки гортензий. Огромные зеркала в медных окантовках отражали женщин, поднимавшихся на второй этаж. У большинства на головах красные платочки. По натертому паркету осторожно переступала крестьянка в темной самотканой юбке и кофте с пышными буфами. Голова низко повязана черным платком, поверх него — красная косынка.

Конкордия Николаевна, пряча улыбку, отворачивается.

— Товарищ Наташа! На-та-ша!

Самойлова всматривается в толпу. Энергично работая локтями, к ней направляется невысокая женщина. Круглолицая, смеющаяся. Лицо знакомое... Конкордия Николаевна старается припомнить... Конечно, она, хозяйка квартиры. Екатеринослав, 1903 год. Арест в Чечеловке. Чистенький, выбеленный известью домик, рабочий кружок. Конкордия Николаевна шагнула навстречу. Обнялись, расцеловались.

— Все там же, в Екатеринославе, под паровозные гудки просыпаетесь? — пошутила Самойлова.

— Да нет. Крестьянствую. Муж погиб, мальчонка чахоткой заболел. Вот и подалась в деревню крестьянствовать.

— Ну и как?

— Меня в комбед выбрали...

Колонный зал залит светом. Тяжелыми складками падает бархат знамен с золотыми кистями. Строгий ряд беломраморных колонн. Хрустальные люстры. Под высокими сводами перекатывается глухой гул. В широко раскрытые двери вливаются делегатки. По бархатным дорожкам шаркают ноги в тупорылых ботинках и резиновых ботах, сапогах и лаптях. Женщины. Молодые. Старые. В потертых шерстяных платьях и застиранных ситцевых кофточках.

Напротив главного входа на возвышении президиум. Большой длинный стол утопал в живых цветах.

Конкордия Николаевна любуется цветами. Особенно хороши белые хризантемы, пушистые, словно завитые. Слышатся радостные приветствия, оживленные голоса. Колонный зал, строгий и чинный, напоминал сегодня потревоженный муравейник. Сколько счастливых лиц, радостных глаз, смеющихся губ! Вот она, поднялась матушка Россия!

Конкордия, заметив питерских делегаток, решила до начала совещания побыть с ними. Покрепче прижала папку к груди и двинулась сквозь поток. Ее перехватил Яков Михайлович Свердлов.

— Скоро начнем, Конкордия Николаевна, — пробасил, поправляя высокую дужку пенсне. — С приветствием от Центрального Комитета поручено выступить мне.

— Очень рада!

Яков Михайлович взглянул на ее разгоряченное лицо, дружески взял за локоть:

— Волнуетесь? Наконец-то в женском движении начинается период бури и натиска.

Конкордия Николаевна кивнула.

Свердлов закашлялся, глухо, надрывно. Тревожно покосилась на него. Бледный, худой, с пожелтевшей кожей и воспаленными от бессонницы глазами. «Болезнь дает себя знать», — с грустью подумала она.