Вера Морозова - Привлеченная к дознанию...

— «Период бури и натиска... Бури и натиска...» — повторили рядом.

Конкордия оглянулась. Обрадовалась.

— А, Емельян!

Крутые плечи Ярославского плотно обтягивала косоворотка. В серых глазах радостное ожидание.

— Как с докладом, Емельян? — поинтересовалась Конкордия Николаевна. — Доклад твой президиум приурочивает на третий день... Именно среди женщин религия имеет глубокие корни. Да не мне вам это объяснять. Очень нужно умно и доходчиво рассказать делегаткам правду о религии. История русской женщины-работницы...

— История! История!.. — перебил Конкордию Николаевну Ярославский, пожевывая русый ус. — «Исторический путь не Невский проспект...»

— «Кто боится быть покрыт пылью и выпачкать сапоги, тот не принимайся за общественную деятельность», — с улыбкой досказала Конкордия Николаевна любимые ею строки Чернышевского. — И все же, если вы сумеете донести до сердца русской работницы вред поповщины, презрение церкви к иноверцам, то партия получит горячих сторонниц в борьбе за отделение церкви от государства.

Емельян покачивал крупной головой. Вопросы религии его интересовали с давних пор. Еще в якутской ссылке написал немало статей по истории и происхождении религии.

— Так договорились? Доклад о религии за тобой... Что слышно о Клавдии Ивановне?

Конкордия Николаевна знала, что Клавдия Ивановна Кирсанова, жена Ярославского, находилась где-то в отъезде. Ярославский жену горячо любил и сильно тосковал.

— На Северном Урале Клавдия Ивановна, в Надеждинске. Положение там отчаянное: голод, беляки напирают. Недавно вывез оттуда детишек, а Клавдичка осталась. Сутками не выходит из Совета. Контрреволюция... Конечно, и в Надеждинске нужно кому-то работать, но плохо детишкам без матери...

Конкордия Николаевна смотрела на Ярославского с сожалением: знала, детишек ему приходилось брать даже на артиллерийские маневры. Одиночество переносил тяжело, но больше всего ему доставляли страдание голодные глаза девочек.

— Представь, Конкордия Николаевна, — вновь заговорил Ярославский. — Марьяна на деревья Нескучного сада смотрит с завистью. Да, да, завидует, что липы уж очень-то толстые. «Ишь, как они разъелись!» Каково это услышать от трехлетней дочери? Когда мы сумеем накормить республику?

— В Москве, говорят, увеличивают хлебный паек на четверть фунта...

— Увеличение пайка на сто граммов — это проблема номер один! — пробасил Свердлов, вновь появившийся из толпы. — Кстати, нужно монастыри отдать под приюты. — Он вынул маленькую книжечку и карандашом сделал запись. — Надежда Константиновна приехала.

Надежда Константиновна, с мягкими, добрыми глазами, приветливо поздоровалась. Конкордия Николаевна, знавшая Крупскую с давних пор, расстроилась, увидев, как похудела и осунулась она.

— Какой славный день! Прошел уже год после революции, а для подлинного раскрепощения женщины сделано мало. — Надежда Константиновна сокрушенно покачала седеющей головой.

— Годовщина революции! — Ярославский засмеялся в пушистые усы. Серые глаза его потеплели, округлились. И, улыбнувшись какой-то своей мысли, он повторил: — Годовщина!

— Как Владимир Ильич? Будет ли на съезде? Делегатки так ждут встречи с ним.

— К сожалению, он нехорошо себя чувствует. Дел множество, но обещался... Да, Конкордия Николаевна, мне показали стихи, посвященные пролетаркам. Написала их работница Берсеневской фабрики. Вручаю вам, как старому правдисту. Кстати, автор стоит у третьей колонны. — Надежда Константиновна, разыскав женщину глазами, кивнула ей. — Поговорите, пожалуйста, ведь первый опус!

Крупская отошла. Свердлов вновь исчез в толпе. Ярославского отозвали. Конкордия Николаевна направилась к работнице, на которую ей указала Крупская. Женщина была молодой, с голубыми мечтательными глазами.

— Ваши стихи Надежда Константиновна передала мне.

— А можно их вам прочитать? Умру, если сегодня не узнаю ответа.

Самойлова рассмеялась, махнула рукой:

— Читайте, что с вами поделаешь!

Женщина откашлялась. Лицо ее побледнело. Покачивала головой, прикрыв глаза:

Работница замолчала. Глаза ее с надеждой и беспокойством смотрели на Конкордию Николаевну. На лице ожидание, волнение, страх. Самойлова пожалела ее. Мягко положила руку на плечо, взяла листок, пробежала глазами.

— Что ж, по мысли стихи интересные. Только вот форма... Учиться нужно, непременно учиться... Стихи оставлю у себя. Вечерком встретимся.

Женщина вспыхнула. Конкордия Николаевна запрятала стихи в папку. Прозвенел звонок.

...В Колонном зале торжественная тишина. Конкордия Николаевна сидела в президиуме, оглядывала зал. Вот они, делегатки, собранные со всех уголков России. Скромные. В красных косынках. С блокнотами в руках.

На трибуне пожилая женщина в трауре. Самойловой виден ее строгий профиль и седые локоны прически. Это Кистеннен, возглавляющая финляндскую делегацию. Волнуясь, рассказывает о зверствах реакции. Восстание в стране, вспыхнувшее после революции в России, подавлено. Террор проносится снежным вихрем. Тысячи замученных, тысячи обездоленных. Расстрелы без суда и следствия. По дорогам бредут нищие, голодные дети, родители их за колючей проволокой концентрационных лагерей. Братские могилы русских и финских коммунистов сровняли с землей. Депутаты сейма в тюрьмах. Но рабочие Финляндии не теряют надежды на будущее...

В зале грозная тишина. Замерла Конкордия Николаевна. Плачет поэтесса. Горестно покачивает головой Крупская. Вновь кровь. Вновь тюрьмы... расстрелы...

Делегатки поднялись. Горькая минута молчания. Горькая минута памяти павших. Высоким сильным голосом Конкордия Николаевна, не отрывая глаз от Кистеннен, запела:

Под мраморными сводами крепнет песня. Низко склонили головы делегатки. На трибуну поднималась девушка. Лицо ее разглядеть не могла за огромным букетом хризантем. Тишина взорвалась овациями. Девушка, поклонившись Кистеннен, протянула цветы. Красная косынка, красная лента в белых хризантемах. Кистеннен прижала к груди букет. Заплакала.

Новый день заседания. Сегодня Конкордия Николаевна делала доклад и, как всегда, волновалась. И еще одно обстоятельство беспокоило ее — возможный приезд Владимира Ильича. Утром она переговорила с Надеждой Константиновной. Уверенности не было. Владимир Ильич чувствовал себя после ранения неважно. В перерывах ей не давали прохода делегатки. Все ждали Ленина.