Иван Свистунов - Сказание о Рокоссовском

Впрочем, кое-как справились и с этой задачей, освободили пригодные помещения для битых, но еще гонористых немецких генералов. А для Паулюса — вот когда сгодилось ему новое звание генерал-фельдмаршала — даже подыскали отдельный домик.

Шагая по деревенской улице, генерал-фельдмаршал спросил переводчика:

— Как называется деревня?

— Заварыкино.

— За-ва-ры-ки-но, — попытался выговорить фельдмаршал трудное русское слово.

Шел, опустив голову, только нервный тик дергал плохо выбритое лицо.

О чем думал генерал-фельдмаршал? Кто его знает! Одно можно сказать с уверенностью: невеселы были его думы. Ехал по России, красивый, удачливый, в роскошном «мерседес-бенце», небрежно прикладывал к козырьку нарядной фуражки руку, затянутую в светлую замшу, мечтал о тех днях, когда в Москве, в кремлевском по-византийски торжественном зале — русские, кажется, называют его Георгиевским — сам фюрер пожмет ему руку...

Все мираж, сон! Наяву лишь деревушка с непроизносимым названием — Заварыкино. Впереди только тьма, тьма, тьма...

* **

Эта маленькая история, пожалуй, скорей похожа на анекдот, чем на истинное происшествие.

...Когда фельдмаршал фон Паулюс и его начальник штаба генерал Шмидт вылезали из обледеневшего сталинградского подвала, чтобы сдаться в плен, то у одного из них в суматохе куда-то запропастились зажигалка и расческа.

Доставленные для допроса в деревню Заварыкино и несколько придя в себя после сталинградского шока, немецкие генералы первым делом потребовали, чтобы им вернули пропавшие личные вещи — зажигалку и расческу.

О претензии Паулюса и Шмидта доложили Рокоссовскому. Рокоссовский только пожал плечами.

Приказал:

— Связаться со Сталинградом, найти расческу и зажигалку и вернуть... потерпевшим.

А сам задумался. Странные все-таки люди немецкие генералы. Проиграли одну из величайших битв в истории, погубили сотни тысяч своих солдат и офицеров, ввергли Германию в пучину страха и отчаяния, а сами в это время беспокоятся о какой-то дурацкой зажигалке и трехкопеечной расческе.

Уму непостижимо!

* * *

А в далекой Германии, в лесу возле города Растенбург, в своей «волчьей яме» бегал по бетонированному бункеру Адольф Гитлер и, ломая руки, вопил:

— Паулюс, Паулюс, верни мне мои дивизии!

***

Представитель Ставки Верховного Главнокомандования Николаи Николаевич: Воронов и командующий Донским фронтом Константин Константинович Рокоссовский сидели за простым крестьянским столом в избе и весело переговаривались в ожидании, когда введут пленного генерал-фельдмаршала Паулюса.

Будет допрос. Но это простая формальность. Ничего они не ждут от допроса, ничего он не добавит к тому, что уже свершилось, что стало историческим фактом: одержана полная победа.

— Давайте! — Воронов махнул рукой адъютанту.

...В продолжение всего допроса, слушая сбивчивую немецкую речь, смотря в дергающееся измученное лицо фельдмаршала Паулюса, Рокоссовский не мог отрешиться от мысли о тех тысячах трупов — и наших, и немецких, — что лежали в обледеневших приволжских степях.

Эта мысль омрачала радость победы.

* * *

Дежурный офицер доложил командующему только что полученную телеграмму.

Это был приказ Верховного Главнокомандующего по войскам Донского фронта:

« Представителю Ставки Верховного Главнокомандования маршалу артиллерии тов. Воронову Командующему войсками Донского фронта генерал-полковнику тов. Рокоссовскому

Поздравляю Вас и войска Донского фронта с успешным завершением ликвидации окруженных под Сталинградом вражеских войск.

Объявляю благодарность всем бойцам, командирам и политработникам Донского фронта за отличные боевые действия.

Верховный Главнокомандующий

И. Сталин ».

Было радостно вчитываться в каждую фразу, в каждое слово приказа. Сейчас приказ полетит по всем линиям связи в армии, в дивизии, в полки, дойдет до каждого бойца. Как самую большую награду за свой неимоверно тяжелый ратный подвиг примут они благодарность Верховного Главнокомандования.

Слава живым, вечная память павшим!

***

Через несколько дней Воронова и Рокоссовского вызвали для доклада в Москву. Ехали счастливые. Хотя еще была зима и недвижимо лежали глубокие снега и дули ледяные февральские ветры, но им казалось, что уже чувствуется приближение весны, что природа и люди уже воспрянули, ожили после такой долгой и такой тяжелой зимы.

Константин Константинович Рокоссовский потом рассказывал:

— Прямо с аэродрома мы вместе с Николаем Николаевичем Вороновым поехали в Кремль, чтобы доложить Верховному Главнокомандующему о завершении Сталинградской операции.

У Кремлевских ворот, как обычно, вышли из машины, чтобы предъявить документы. Часовые взяли «на караул».

Много дверей мы прошли, и везде часовые брали «на караул», — видно, было такое распоряжение.

Так мы дошли до двери в кабинет Сталина. С понятным волнением переступили порог.

В большом кабинете было пусто. Блестела полированная гладь длинного стола, блестел паркет. Остановились в нерешительности.

В это время из противоположной двери, ведущей, как видно, во второй, маленький, кабинет, вышел Сталин. Увидел нас и бросился навстречу. Не пошел, не поспешил, не зашагал, а побежал, как давно уже не бегал в свои шестьдесят с лишним лет.

Невысокий, по-стариковски приземистый и отяжелевший, он пробежал по всему кабинету к нам, и на его усатом, обычно строгом лице была неожиданно детская радостная улыбка.

Подбежав вплотную, Сталин схватил мою руку двумя руками, сжал ее и, улыбаясь, с кавказским акцентом, который от волнения был заметней обычного, сказал:

— Харашо, харашо, замечательно у вас получилось!

— Конечно, и до этой минуты, — продолжал свой рассказ Рокоссовский, — я понимал значение победы под Сталинградом для всего будущего хода войны и представлял себе всю глубину немецкого поражения. Я понимал это и тогда, когда видел красные флаги над руинами устоявшего Сталинграда, и чудовищную мешанину немецких танков, машин, орудий, повозок, и бесконечные ряды наспех насыпанных могильных холмиков, и трупы, которые не успели похоронить, и колонны пленных, потерявших воинский вид, плетущихся к нам в тыл... И тогда, когда в деревне Заварыкино смотрел на костлявую фигуру генерал-фельдмаршала Паулюса с дергающимся, испуганным лицом.

Но здесь, в кабинете Верховного, глядя в его улыбающееся лицо, чувствуя крепкое пожатие его рук, с необыкновенной ясностью понял я все значение победы Советской Армии для страны, для народа, для всех нас.

Позади остался разрушенный, испепеленный, но непокоренный Сталинград. Ушла в историю, в бессмертие великая битва на Волге. Жизнь перевернула одну из самых памятных и героических страниц.