Иван Свистунов - Сказание о Рокоссовском

А часы идут, бегут, и приближается час «Ч».

В те напряженные дни и часы, обходя передовые позиции, Константин Константинович Рокоссовский обратил внимание на одного солдата. Уже не первой молодости, но крепкий, коренастый, он держался браво, молодцевато, с чувством собственного достоинства. Сразу было видно — человек бывалый.

Рокоссовский подошел к бойцу.

Солдат быстрым привычным движением одернул гимнастерку, сдвинул пилотку набекрень — «два пальца от уха».

Доложил:

— Рядовой второго взвода третьей стрелковой роты Булатов.

— Здравствуйте, товарищ Булатов!

— Здравия желаю, товарищ генерал!

Карие умные глаза солдата из-под кустистых бровей смотрели спокойно, пожалуй, даже весело,

— Давно воюете, товарищ Булатов?

— С гражданской войны.

— Надо думать, с перерывом?

— Так точно, был перерыв на мирную жизнь.

Хотя Булатов первый раз в жизни разговаривал с генералом, но держался непринужденно. На его широком русском лице с мясистым носом и уже тронутыми сединой бровями карие глаза светились природным умом и приветливой добротой.

Рокоссовскому нравились такие солдаты. Конечно, молодость есть молодость, у нее свои неоспоримые преимущества: азарт, игра силы, энергия, бьющая через край. Но все же такие бойцы, как Булатов, с их опытом и сноровкой, будут поосновательней. Оружие у такого бойца всегда в порядке, сапоги подбиты, гимнастерка, пусть из «бу» и кое-где заштопана (пуля или осколок отметили), всегда выстиранная и сидит ладно, как мундир на генерале, да и табачок всегда водится у него в кисете. Он и блиндаж оборудует не хуже заправского сапера, и траншею выроет в полный рост, и в бою не лезет на огонь очертя голову, а действует с умом и расчетом, по известному суворовскому наказу: знает свой маневр и бьет врага наверняка.

Пусть дотошные любители истины выясняют, на скольких китах держится земля, но что касается нашей армии, то она держится на таких вот Булатовых.

А может быть, Булатов понравился Рокоссовскому и тем, что был его сверстником, воевал не первую войну, — одним словом, являлся человеком, на которого можно положиться.

— Из каких будете мест, товарищ Булатов?

— Я дальний, уральский.

— Дома все в порядке?

— Какой теперь дом! Одна старуха хозяйничает. Три сына воюют. Старший танкистом, а младшие, как и я, пехота.

— Гражданскую войну где закончили?

Рокоссовскому хотелось, чтобы Булатов оказался из забайкальцев, где и ему самому довелось воевать в те далекие годы.

— На Перекопе. У Михаила Васильевича Фрунзе.

— Хорошая школа, — одобрил Рокоссовский, хотя и пожалел, что в разных концах советской земли прошла их боевая молодость. — Ну, желаю вам и вашим сыновьям войну в Берлине закончить. Считайте мое пожелание приказом. Так и сыновьям напишите.

— Слушаюсь, товарищ генерал армии, — серьезно, даже строго подтвердил Булатов. — Приказ мы с сыновьями выполним. Не сомневайтесь!

...Не выполнил старый солдат приказа генерала Рокоссовского. В начавшемся сражении он был тяжело ранен. Санчасть, медсанбат, госпиталь... Через всю Россию в Сибирь, в город Красноярск, повезли воина.

Долго колебалась стрелка его судьбы между жизнью и смертью. Победила жизнь. Победила могучая русская натура и старания, врачей и медсестер.

Прошли многие годы. Но и теперь 9 Мая, в День Победы, надевает ветеран свои боевые награды, в том числе и солдатский орден Славы. Вспоминает имена боевых товарищей, что полегли в боях за Родину. Вспоминает и высокого красивого генерала с приветливым лицом, который накануне последнего боя сказал ему добрые, навсегда запавшие в душу слова.

Склоняет ветеран голову у памятника погибшим воинам. Шепчет про себя:

— Не я, так мои сыновья выполнили твой наказ — дошли до Берлина. Вечная память тебе, Константин Константинович Рокоссовский!

На рассвете 24 июня небо над белорусской землей расколол артиллерийский удар. Тысячи орудий, сотни бомбардировщиков обрушили на передовые позиции гитлеровцев огонь огромной силы. Шестьдесят минут снаряды и бомбы взрывали вражеские доты и траншеи, громили переправы, мосты, штабы...

Потом рванулись вперед танки и самоходки, поднялась в атаку пехота.

Операция «Багратион» началась.

Незабываемым было то лето! Жаркие, залитые солнцем дни. Короткие теплые ночи. Небо в густых звездах...

Прорвав оборону врага, выйдя на оперативный простор, наши войска освобождали города и села Белоруссии.

Разве можно забыть дымящееся от жары, разрывов бомб и снарядов шоссе на Минск?! Обожженные танки в кюветах. Трупы в неестественных позах. Чудовищные тяжеловозы, еще бьющиеся в постромках повозок или уже раздутые жарой и тленом, перевернувшиеся, как по команде, на спины, подняв слоновые, несгибающиеся ноги к небесам. Пленные гитлеровцы в окровавленных бинтах, грязи и лохмотьях...

Сейчас, спустя много лет, только вспомнит ветеран тех боев июнь июль сорок четвертого, и снова обожжет его жаром атак. Снова услышит он грохот несмолкающей артиллерийской грозы, увидит огненные смерчи реактивных гвардейских минометов, снова ощутит на зубах пыль, поднятую тысячами колес и гусениц, снова забьется в горле комом чад пожарищ и сладковатый трупный смрад, снова будут терзать сердце лишаи пепелищ, черные скелеты обуглившихся яблонь, будоражить душу голоса измученных женщин:

— Вернулись, родненькие!

***

Рокоссовский тогда еще не знал, что именно в дни неудержимого нашего наступления на белорусской земле, перепуганный сообщениями с фронта, любимец Гитлера, верный и покорный его слуга, всегда высокомерный, с дурацким моноклем в глазу фельдмаршал Кейтель (потом по решению Международного военного трибунала его повесят) дрожащим голосом спросил у фельдмаршала Рундштедта:

— Что же нам делать?

Рундштедт, бравый немецкий вояка, на истеричный вопрос ответил с прусской солдатской прямотой:

— Что вам делать? Кончать войну — вот что вам надо делать, идиоты!

«Идиоты» — это относилось и к Кейтелю, и к германскому генеральному штабу, и, конечно, в первую очередь — к Адольфу Гитлеру.

Справедливо.

Но было тогда еще только лето сорок четвертого года. Оно сменило незабываемую весну — весну светлых горизонтов, победных дорог на запад...

Вальтеру Моделю шел уже пятьдесят четвертый год, но он был бодр, энергичен, подвижен, его натренированный ум работал быстро и четко. Он обладал ценным для военного чувствам предвидения в оперативные планы разрабатывал точно и основательно. Он умел аргументированно отстаивать свои предложения и был, пожалуй, единственным высокопоставленным генералом в немецкой армии, который, правда, в достаточно эластичной форме, но все же позволял себе не всегда безоговорочно соглашаться с Гитлером. Недавно фюрер пожаловал «своему солдату» высокое звание «генерал-фельдмаршал».