Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— Я тебя слушаю, — сказала она Жоану.

Лишь только рассвело, Мар отправилась в Барселону. Надев свою лучшую одежду и немногие драгоценности, которые у нее были, распустив по плечам вымытые волосы, она забралась на мула с помощью Эстеве и пришпорила животное.

— Смотри за домом, — велела она слуге, прежде чем мул сдвинулся с места. — А ты помогай отцу, — добавила она, повернувшись к мальчику.

Эстеве подтолкнул Жоана, которому предстояло идти за мулом.

— Делай, что тебе скажут, монах, — угрюмо произнес здоровяк.

Понурив голову, Жоан едва успевал волочиться за Мар.

Что теперь будет?

Этой же ночью, когда с него сняли повязку, Жоан предстал перед Мар. Освещенная дрожащим светом факелов, которые горели на круглой стене башни, она с презрением посмотрела на него и плюнула ему в лицо.

— Ты не заслуживаешь прощения… но ты можешь понадобиться Арнау, — сказала дочь бастайша. — Только из этих соображений я не убила тебя собственными руками.

Маленькие заостренные копыта мула тихо цокали по твердой земле. Жоан слушал это размеренное цоканье, не отрывая взгляда от своих ступней. Когда Мар сняла с него повязку и плюнула ему в лицо, он сознался ей во всем.

Он рассказал о своем заговоре с Элионор, о том, с какой ненавистью он усердствовал в жестоких делах инквизиции.

Мул послушно продолжал двигаться по направлению к Барселоне.

Жоан почувствовал запах моря, которое все время было рядом с ним на протяжении его необычного путешествия.

Солнце пекло вовсю, когда Аледис вышла из таверны дель Эстаньер и смешалась с толпой, двигавшейся по площади Льяна.

Барселона уже проснулась.

Несколько женщин с ведрами, тазами и кувшинами в руках стояли в очереди у колодца Кадена, находившегося возле самой таверны. Другие выстроились перед мясной лавкой на противоположной стороне площади.

Все громко разговаривали и смеялись.

Она хотела выйти пораньше, но задержалась, потому что нужно было снова переодеться, разыгрывая из себя вдову. Девушки, вместо того чтобы помочь ей, беспрерывно болтали, спрашивая, что теперь произойдет, что будет с Франсеской, сожгут ли ее на костре, как утверждали двое кабальеро.

По крайней мере, никто не присматривался к ней, когда она шла по улице Бория по направлению к площади Блат.

Аледис чувствовала себя необычно. Она всегда привлекала внимание мужчин и вызывала презрение у женщин, но сейчас, при такой жаре, запарившись в этой черной одежде, «вдова» не заметила ни одного заинтересованного взгляда, даже брошенного вскользь.

Шум на площади Блат свидетельствовал о том, что там еще больше людей, солнца и жары.

Она вспотела, чувствуя, как тесно ее грудям от сжимавших их альфард.

Прямо перед большим рынком Барселоны Аледис повернула направо и, стараясь находиться в тени, пошла по улице Семолерс до площади Оли, куда хозяйки приходили за лучшим в городе оливковым маслом. Перейдя через площадь, она дошла до родника Святого Иоанна, где стоявшие в очереди женщины тоже не обратили внимания на вдову, которая проходила мимо.

От родника Аледис повернула налево и через несколько минут стояла у дворца епископа, откуда вчера ее выбросили, обозвав ведьмой.

Узнают ли ее сейчас?

Парень из таверны… Аледис улыбнулась, вспомнив случайного любовника, которому, в отличие от солдат из инквизиции, посчастливилось получше рассмотреть ее.

— Мне нужен тюремный альгвасил. У меня тут для него кое-что есть, — сказала она, отвечая на вопрос солдата, стоявшего в карауле.

Тот пропустил ее, показав, как пройти к камерам.

По мере того как Аледис спускалась по ступеням, становилось все темнее и темнее. В самом низу Аледис оказалась в прямоугольном зале, расположенном вровень с землей и освещенном факелами.

С одной стороны, у входа, она увидела сидевшего на табурете альгвасила, который, прислонившись спиной к стене, давал отдых своему тучному телу.

С другой, в самом конце зала, начинался темный коридор.

Человек пристально смотрел на приближающуюся к нему женщину.

Аледис глубоко вздохнула:

— Я хотела бы видеть старуху, которую арестовали вчера. — Она тряхнула кошельком так, что в нем забренчали монеты.

Охранник, даже не шелохнувшись, сплюнул у самых ее ног и сделал презрительный жест рукой.

Аледис отошла на шаг.

— Нет, — обронил он.

Аледис открыла кошелек. Глаза толстяка внимательно следили за поблескивающими монетами, которые появлялись на ладони у Аледис.

Порядки в церковной тюрьме были строгими: никто не мог войти в камеру без разрешения Николау Эймерика. Охраннику не хотелось бы попасться главному инквизитору: он часто видел Эймерика в гневе. Ну а меры, применяемые к тем, кто не повиновался, были известны ему лучше, чем многим другим. Но перед деньгами, которые предлагала эта женщина, устоять было трудно. К тому же офицер говорил, что инквизитор запретил, чтобы кто-нибудь приходил к меняле, а не к этой старой ведьме…

Эта женщина не собиралась встречаться с менялой, а только хотела поговорить с ведьмой.

— Ладно, — согласился он.

Николау с силой ударил по столу:

— Что себе позволяет этот бессовестный?

Молодой монах, принесший ему неожиданную новость, невольно отступил назад. Его брат, торговец вином, рассказал ему об этом поздним вечером, когда они ужинали у него дома. Шум, который устроили пятеро веселящихся детей, не помешал юноше запомнить все, что он услышал.

— Это — лучшая сделка, которую я совершил за многие годы, — хвастливо говорил ему брат. — По-видимому, монах отдал приказ продавать требования по заниженной цене, чтобы получить наличные. Поверь мне, если он и дальше так будет делать, ему это удастся. Служащий Арнау продает все за полцены. — Потом он поднял стакан вина и, не переставая улыбаться, выпил за Арнау.

Узнав эту новость, главный инквизитор какое-то время пребывал в замешательстве, потом покраснел и наконец заорал. Молодой монах слышал, как он отдавал приказы своему офицеру:

— Иди и, когда найдешь брата Жоана, приведи его сюда! Не забудь предупредить охрану!

Когда юноша выходил из кабинета, Николау, едва сдерживая раздражение, покачал головой.

Что себе вообразил этот монашек? Может, он хочет обмануть инквизицию, опустошая сундуки своего брата? Эти деньги предназначены для святой инквизиции! Все!

Эймерик сжал пальцы так, что они побелели.

— Пусть даже придется отправить его на костер, — процедил он сквозь зубы.

— Франсеска… — Аледис стала на колени перед старухой, которая пыталась улыбнуться ей. — Что они с тобой сделали? Как ты?

Старуха не ответила.

В камере то и дело раздавались стоны других узников.

— Франсеска, они взяли Арнау. Поэтому тебя привели сюда.