Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— За прошедшие годы эта сумма увеличилась во много раз. На сегодня она составляет свыше пятнадцати тысяч либр.

В прищуренных глазах инквизитора мелькнула искорка. Гильем и еврей сделали вид, что ничего не заметили.

— И что же? — спросил он, обращаясь к мавру.

— Друзья Арнау могли бы добиться, чтобы этот еврей отказался от своего депозита.

Николау развалился в своем кресле.

— Ваш друг, — сказал он, — на свободе. Деньги не дарят. Для чего некто, пусть даже друг, готов уступить пятнадцать тысяч либр?

— Арнау Эстаньол был освобожден только ополчением, — сделав ударение на последнем слове, ответил Гильем.

Все понимали, что Арнау мог по-прежнему считаться подвластным инквизиции.

Момент настал.

Гильем взвешивал это в течение многих часов ожидания в приемной, когда рассматривал мечи офицеров инквизиции. Он не должен был недооценивать Николау. У инквизиции не было юрисдикции над маврами… разве что Николау докажет, что Гильем открыто угрожал Церкви. Гильем ни при каких обстоятельствах не мог предложить инквизитору сделку. Это должен был сделать сам Эймерик. Неверный не мог даже пытаться подкупить святую инквизицию!

Николау метнул на Гильема испытующий взгляд, предлагая ему продолжить.

«Ты меня не застанешь врасплох», — подумал Гильем, однако вслух сказал:

— Наверное, вы правы. Никто не сомневается, что нет никакой разумной причины, чтобы кто-либо приносил такое количество денег за уже освобожденного Арнау… — Он посмотрел на Эймерика: глаза инквизитора превратились в узенькие щелочки. — Не понимаю, зачем они меня сюда прислали? Мне сказали, что вы поймете, но я разделяю ваше авторитетное мнение. Сожалею, что заставил вас потерять столько времени.

Гильем ждал, когда Николау решится.

Инквизитор выпрямился в кресле и широко раскрыл глаза.

В этот момент Гильем понял, что он выиграл.

— Ступайте, — приказал инквизитор еврею.

Как только человечек закрыл за собой дверь, Николау продолжил говорить, так и не предложив Гильему присесть:

— Ваш друг свободен, это так, но процесс против него не завершен. У меня есть его признание, и я могу осудить его как закоренелого еретика. Инквизиция, — продолжал он, как будто говорил сам с собой, — не может приводить в исполнение смертный приговор; это должна сделать светская власть, король. Ваши друзья должны знать, что воля короля переменчива. Возможно, однажды…

— Я уверен, что вы и его величество сделают то, что должны сделать, — ответил Гильем.

— Король очень хорошо знает, что он должен делать: бороться против неверных и утверждать христианство во всех уголках королевства, а вот Церковь… Зачастую трудно определить, какое решение более приемлемо для всего христианского мира. Ваш друг Арнау Эстаньол признал свою вину, и это признание не может остаться безнаказанным!

Николау на миг прервался и снова посмотрел на Гильема.

«Это должен сделать ты», — мысленно подсказал ему мавр.

— При всем этом, — продолжал инквизитор, не обращая внимания на молчание своего собеседника, — Церковь и инквизиция должны быть милостивыми, если такие деяния смогут удовлетворить потребности, которые в конечном счете превратятся в общее благо. Твои друзья, те, которые тебя прислали… не согласились бы они на более мягкий приговор?

«Я не стану с тобой торговаться, Эймерик, — подумал Гильем. — Лишь Аллах, да будет прославлено его имя, знает, что бы ты сделал, если бы меня арестовали! Лишь Аллах знает, есть ли у этих стен глаза, наблюдающие за нами, и уши, слушающие нас. Это ты должен предложить мне решение».

— Никто никогда не поставит под сомнение решение инквизиции, — ответил Гильем.

Николау откинулся на спинку кресла.

— Ты добился частной аудиенции и сказал, что у тебя могло бы быть нечто, что меня заинтересует. Ты сказал, что какие-то друзья Арнау Эстаньола могут сделать так, чтобы его главный кредитор отказался от суммы в пятнадцать тысяч либр. Чего ты хочешь, неверный?

— Я знаю то, чего я не хочу, — только и ответил Гильем.

— Хорошо, — сказал Николау, поднимаясь. — Минимальное наказание: стояние в покаянной одежде каждое воскресенье в течение года в соборе — в обмен на то, что твои друзья добьются отказа от кредита.

— В церкви Святой Марии, — вставил Гильем и удивился, услышав собственный голос, хотя понимал, что эти слова исходили из самой глубины его существа.

Где, как не в церкви Святой Марии, Арнау мог отбывать наказание?

Мар пыталась следовать за группой людей, которые несли Арнау, но нахлынувшая толпа мешала ей пробиться к нему. Она вспомнила последние слова Аледис.

— Береги его! — крикнула та ей на прощание и улыбнулась.

Мар почти бежала, натыкаясь на мечи и получая тычки от проходивших мимо людей.

— Береги его, — повторила Аледис, глядя вслед удаляющейся Мар, которую через минуту поглотил многотысячный поток. — Я хотела бы вернуться на много лет назад…

В следующее мгновение Аледис исчезла.

Споткнувшись, Мар чуть не упала на землю.

«Ополчение не для женщин», — недовольно сказал какой-то мужчина, нечаянно задевший ее.

Мар ничего не ответила, продолжая проталкиваться вперед. Она искала знамена — и вот они показались на площади Сант-Жауме, в конце улицы Бисбе.

Впервые в то утро Мар не стала сдерживать слезы, у нее из горла вырвался крик, который заставил замолчать тех, кто ее окружал. Она ни о чем не думала — только кричала, наступая на ноги тем, кто шел впереди нее, и прокладывала себе дорогу локтями.

Ополчение собралось на площади Блат.

Мар была уже совсем близко к статуе Святой Девы, которая, как и прежде, раскачивалась на плечах у бастайшей, остановившихся в центре площади.

Но Арнау…

Мар случайно услышала спор между горожанами и советниками города, которые не раз называли его имя.

Да, он был там, вместе с ними. Ей оставалось лишь несколько шагов до него, но на площади было очень тесно, а люди стояли так плотно друг к другу, что ей не удавалось продвинуться даже на пядь. Она вцепилась в предплечье мужчине, который не уступал ей дорогу. Тот вытащил из ножен кинжал, но, узнав Мар, рассмеялся и пропустил ее.

Где-то здесь, за ним, должен быть Арнау!

Она прошла чуть вперед, однако увидела только советников и старшину бастайшей.

— Где Арнау? — задыхаясь, спросила Мар.

Бастайш, мужчина внушительного роста, с висящим на шее ключом от Святой Раки, посмотрел на нее и ничего не ответил.

Это был секрет. Инквизиция…

— Я — Мар Эстаньол, — торопливо заговорила она, проглатывая слова. — Я осиротела после смерти бастайша Рамона. Ты должен был знать его!

Нет. Он не знал Рамона, но слышал о нем, о его дочери и о том, что Арнау стал ее приемным отцом.