Сергей Булыга - Тень Серебряной горы

– Не дышит. – И прибавил: – Это хорошо.

– Да что хорошего?! – разгневался капитан. – Он так сейчас умрёт!

– Э! – сказал, качая головой, Имрын. – Такие сильные шаманы так быстро не умирают. Пока он сам умереть не захочет, его никто не убьёт.

Все молчали. Имрын поднял лицо вверх, посмотрел на небо и сказал:

– Снег перестал идти. Значит, сейчас опять будет лето. Значит, сильный шаман просыпается. Надо отнести его в ярангу. Он же не собака, чтобы лежать на голой земле. Поднимайте его, заносите!

Синельников и Меркулов осторожно взяли адъюнкта за руки, за ноги и понесли в ярангу. За ними пошёл Имрын.

А капитан и все остальные остались снаружи. Капитан осмотрелся. Солнце по-летнему висело очень низко, то есть была уже ночь, а криков, толкотни вокруг было немало. Инородцы гоняли оленей, старались сбить их в стадо, а олени шарахались и разбегались, сшибались между собой, толкали и топтали инородцев, а те кололи их копьями, кричали, а олени громко хоркали. Кто тут был чей, понять было нельзя, да капитан и не думал об этом, а просто смотрел по сторонам и видел, что чукчи бросили своих оленей и бежали, а коряки с юкагирами теперь этих оленей делят, правильней, расхватывают, а до всего остального им нет никакого дела. Вот и хорошо, подумал капитан, кивнул Ефимову, сказал, что назначает его старшим, развернулся и вошёл в ярангу. За капитаном вошёл Шалауров.

В яранге горел чувал. Возле чувала на оленьих шкурах лежал адъюнкт, глаза у него были закрыты, из щёк торчали клыки. Возле адъюнкта сидел Имрын и водил над ним руками, нагонял на него жар от чувала. Щёки у адъюнкта были мокрыми от пота, клыки посверкивали. Капитан не выдержал, перекрестился. Шалауров усмехнулся. Имрын посмотрел на капитана и сказал:

– Твой названый брат очень сильный шаман. Сильней Харгитита. А Харгитит был сильней всех. Теперь, когда Харгитита не стало, когда его на Серебряной горе бросили, никто Атч-ытагына не защитит, и твой названый брат не будет защищать, я это чую. А Атч-ытагын его три раза убивал – и не убил! А сколько он в него стрелял, сколько стрел испортил, а твой названый брат только смеялся. Так и сейчас он твою пулю выплюнет.

И тут Имрын наклонился к адъюнкту, провёл ладонью по его груди, по тому кровавому пятну, сжал пальцы, поднял руку, разжал пальцы – и все увидели, что у него пуля на ладони.

– Как ты её достал? – спросил Шалауров.

– А я и не доставал, – ответил Имрын. – Это он её мне через рёбра выплюнул. Я же говорил: сильный шаман! А вы не верили.

И он отдал пулю капитану. Капитан отдал её Шалаурову. Шалауров стал её рассматривать. Имрын продолжил:

– Сейчас он себе кровь уймёт, чтобы она не вытекала. – И, обращаясь к адъюнкту, стал о чём-то быстро-быстро говорить.

У адъюнкта задёргались брови, он начал глубоко дышать. И пятно у него на груди стало как будто понемногу подсыхать. Имрын улыбнулся и опять заговорил:

– Очень сильный шаман, очень. Видишь, какие у него зубы?! Он этими зубами может кого хочешь загрызть, даже остроголового старика. А видишь, какие у него здесь знаки? – продолжал он, указывая на татуировку на лбу у адъюнкта. – Знаешь, что эти знаки означают? Если знаешь, тогда это очень хорошо, тогда ты будешь долго жить, богато, у тебя будет много жён, рабов, а не знаешь, ничего не будет. Так или нет?

И он посмотрел на адъюнкта. Адъюнкт вздрогнул, медленно повернул лицо в его сторону и едва заметно улыбнулся.

– Просыпается, – сказал Имрын, а после прибавил что-то по-чукочьи.

Капитан посмотрел на Синельникова. Синельников сказал:

– Он говорит, что он его приветствует.

Адъюнкт недовольно глянул на Синельникова, после опять, и очень медленно, повернулся к Имрыну и едва слышно ответил, и это тоже по-чукочьи.

– Сказал, что у него голова сильно болит, – перевёл Синельников. – Как будто железо в голове, когти железные.

– Какие ещё когти? – спросил капитан.

– Это они так гвозди называют, – пояснил Синельников.

А адъюнкт опять заговорил, теперь уже быстро и с жаром.

– Белиберда какая-то, – сказал Синельников.

– Не белиберда, а древняя молитва ихняя, – сердито сказал Шалауров. – Не знаешь, не лезь.

– А ты знаешь?

– Да, знаю! И вот сейчас спрошу!

И Шалауров в самом деле начал что-то спрашивать. Адъюнкт насторожился, сжал губы и даже попытался подняться… Но Шалауров замолчал, и адъюнкт снова лёг. И вот тут-то капитан спросил:

– Гриша, ты меня узнал?

Адъюнкт повернулся к нему и стал пристально его рассматривать. Потом положил руку себе на грудь, на тёмное пятно на ней.

– Это я стрельнул, винюсь, – тихо сказал капитан.

Адъюнкт поморщился, повернулся к Имрыну и опять заговорил по-чукочьи.

– Опять белиберда, – чуть слышным шёпотом сказал Синельников.

А вот Имрын слушал внимательно, время от времени кивал. Потом адъюнкт вдруг замолчал и стал смотреть вверх, на дымоход, на дымоходные жерди. Имрын что-то сказал, адъюнкт не отозвался.

– Гриша! – снова позвал капитан.

Адъюнкт даже не шелохнулся. Лежал, неотрывно смотрел вверх, помаргивал… И вдруг что-то быстро, невнятно сказал.

– Нож! – перевёл Синельников.

Имрын достал у себя из-за пазухи нож, приставил его к груди адъюнкта, опять к тому же самому пятну, и начал медленно вводить нож в рану. Капитан хотел было вскочить, но Имрын только сверкнул глазами, и Синельников удержал капитана. Теперь уже капитан сидел, не шевелясь, Синельников держал его, а Имрын вводил нож в рану. Крови совсем видно не было.

Когда нож вошёл по самую рукоять, Имрын отпустил его и посмотрел на адъюнкта, а после дунул ему на лицо. Адъюнкт поморщился, дёрнул клыками, медленно закрыл глаза и начал ровно, глубоко дышать.

– Спит, – тихо сказал Имрын. – Теперь он будет долго спать. Будить его нельзя, он сам, когда надо, проснётся.

И посмотрел на капитана. Тот не знал, что делать.

– Надо всем выйти, – продолжил Имрын. – Сейчас мы ему только мешаем.

И он первым встал и вышел из яранги. Остальные пошли за ним. Была светлая летняя ночь, в воздухе было очень много мошкары, её ещё и от реки надуло. Капитан закашлялся и осмотрелся. Инородцы по-прежнему гонялись за оленями, арканили их и гнали к стаду. Стад было два: одно, по левую капитанскую руку, сбивали коряки, и второе, по правую, ближе к реке, сбивали юкагиры. Там же, среди своих, был виден Илэлэк в толстом китовом панцире и в таком же шлеме. Илэлэк ходил, покрикивал, показывал, куда какого оленя отогнать и кому охранять вожака. Илэлэк был очень гневен на вид. Наверное, подумал капитан, Илэлэк ждал большего. Хотя, тут же подумал капитан, осматривая захваченное Илэлэком стадо, тут будет не меньше тысячи оленей, а Илэлэк просил пятьсот. А где Хыпай? Капитан посмотрел на захваченное коряками стадо, и там оленей было ещё больше, чем у Илэлэка, но Хыпая там видно не было, и тех четверых его умилыков с ружьями капитан тоже не увидел. Капитану это не понравилось, он снова обернулся к юкагирам и махнул рукой. Один из юкагиров, заметивший это, тронул Илэлэка за плечо. Илэлэк обернулся, увидел капитана и пошёл к нему. Шёл насупленный и очень недовольный. А когда Илэлэк подошёл к капитану, тот как ни в чём ни бывало спросил, как идут их дела.