Сергей Булыга - Тень Серебряной горы

Ну и так далее. Так что, подумал капитан, если Атч-ытагын завтра придёт и скажет, что давай меняться, то он, капитан Макаров, Нижнеколымский комендант и комиссар, кому присягу давал? Кого обещал оборонять? За кого жизнь отдавать? Вот то-то же! А то латынь, Германия, мамонты! И капитан плотно закрыл глаза, повернулся на другой бок, к стенке, представил себе атч-ытагыново оленье стадо и начал его пересчитывать. Пересчитывал, пересчитывал и заснул.

Утром капитан проснулся, сразу встал и, не глядя на адъюнкта, вышел из пещеры, подошёл к казарме, всех вызвал, провёл смену караула, пошёл на поварню, покормился…

Нет, не столько он тогда кормился, сколько поглядывал вниз, на то место, откуда вчера выходили переговорщики, а сегодня они всё не шли и не шли!

И так и не пришли до самой ночи. А ночь была короткая, дёрганая, солнце то скрывалось за какой-нибудь из сопок, а после выходило из-за неё и тут же опять пряталось, но уже за другую сопку. Так и тени на пустоши прыгали туда-сюда. Капитан то спускался к стрелкам и проверял, не спит ли кто из них, а то опять поднимался наверх и проверял адъюнкта. Адъюнкт спал. Чёрт его знает, думал капитан, спит, как докладывают караульные, целыми днями, и так же и ночью спит. А принесут ему поесть, поест. Синельников заговорит с ним по-чукочьи, он помолчит, а после скажет: он этого не помнит. Или: он это забыл. А станут у него что-нибудь спрашивать по-нашему, он смотрит как баран и уже совсем ничего не отвечает, а только клыками посверкивает. Тогда Шалауров опять начал спрашивать по-чукочьи, но адъюнкт вообще не стал с ним разговаривать и отвернулся. Шалауров очень разозлился и, не спросившись у капитана, заговорил с адъюнктом по-немецки, но адъюнкт и этого не понял.

– Околдовали его сволочи! – очень сердито сказал Шалауров. – Ну а теперь что? Теперь надо его как-то расколдовывать.

И сразу развернулся и ушёл. И вот капитан теперь лежал, поглядывал на адъюнкта и время от времени посапывал. Так прошла вторая ночь.

И на второй день Атч-ытагын снова не явился. А ещё в тот второй день, под вечер, между нашими в линии и чукчами из-за камней, была большая перестрелка. Сколько у них было убито, наши не знали, а у нас был убит один охочий, Емельянов. Его отнесли в казарму, а после ещё дальше по пещере нашли место поукромнее и там его заложили каменьями.

А когда шли обратно, то осматривались, какие куда есть проходы, пролазы, и нет ли там каких следов, но ничего не нашли.

Всю последующую за этим ночь адъюнкт был очень неспокоен, не спал, лежал, о чём-то нашёптывал, а после даже встал и пытался приплясывать и напевать по-чукочьи, но капитан приказал, и его уложили. А он всё равно напевал. Тогда капитан велел позвать Шалаурова. Тот пришёл, послушал и сказал, что это шаманская песня, очень важная, и поэтому лучше ему не мешать, пусть поёт, но негромко. И адъюнкт примерно так и пел, то есть вначале тихо, после громче, а после опять тихо, пока совсем не замолчал. А после и совсем заснул. Шалауров сказал, что это хорошо, он что-то важное почуял, нас предупреждает, и ушёл.

И так оно после и было. Назавтра, ближе к полудню, снизу засвистели. Капитан вышел из штабной пещеры, посмотрел на пустошь и увидел, что это опять там стоят переговорщики и кричат, что им нужен Большой Каптана, если он их не боится. А вот не угадали вы, в сердцах подумал капитан, а вот не боится, и он вышел на тропку и пошёл по ней вниз. А переговорщики продолжали кричать, вызывая капитана и насмехаясь над ним. Они же его не видели! И вдруг он сошёл с тропки, вышел на пустошь, остановил и спросил, где их хозяин.

– Потому что, – сказал капитан, – я только с ним буду беседовать!

И положил руку на саблю, а из-под распахнутой летней шубы у него была видна кольчуга. Переговорщики невольно отступили, один из них оглянулся, крикнул что-то по-чукочьи…

И из-за скалы навстречу капитану вышел Атч-ытагын. Он опять был без шапки и в спиридоновском панцире, а за поясом у него торчало несколько ножей.

– О! – громко сказал капитан, улыбаясь. – Давненько я тебя не видел. Где ты пропадал?

– Ездил по делам, – ничуть не смущаясь, ответил Атч-ытагын. – А как твои дела? Чего ты в норе прячешься?

– Так ведь сгорела та твоя яранга, которую ты мне оставил, – сказал капитан. – Мой шаман дунул, она и сгорела. А хочешь, он сожжёт всё твоё войско?

– Но это не твой шаман, – сказал Атч-ытагын, – а мой. Он у меня служит тридцать лет, и что я ему скажу, то он и делает. Поэтому не мог он сжечь мою ярангу. Он, может, только обманул тебя, приказал твоим глазам увидеть, как она горит, и ты поверил этому. А вот сейчас он придёт, прикажет твоим глазам видеть, что моя яранга не сгорела, и ты увидишь, что так оно и есть на самом деле. А если это так, то мы тогда не будем стоять тут посреди пустой поляны, а пойдём в мою ярангу и много там чего откушаем и ещё больше чего выпьем. А после покурим волшебного дыма. Тогда чего стоишь? Зови моего шамана!

На что капитан, усмехнувшись, ответил:

– Если он твой, ты и зови.

– А если ты его убил, – сказал Атч-ытагын, – то как же я теперь его дозовусь?

– Но разве можно убить сильного шамана? – удивлённо спросил капитан. – Убить можно слабого, а сильный сам кого хочешь убьёт. Вот был у тебя слабый шаман Харгитит, и вы завели его на эту гору и убили. А моего шамана вы там не смогли убить! А теперь вы даже не сможете подняться к нему, потому что это его гора, и он сбрасывает с неё всех, кто ему неугоден!

Атч-ытагын невольно посмотрел вверх, на гору, и задумался. Потом сказал:

– Мне обидно слышать от тебя такие речи. Да как ты можешь верить в то, что какой-то шаман, пусть даже самый сильный из шаманов, может владеть всей этой горой? Или ты всё-таки знаешь, кто на самом деле владеет ею, но просто не хочешь мне об этом говорить? Тогда я сам скажу, и пусть это слышат все, и твои люди, и мои, и мы с тобой, и наши олени, и дикие звери, бегающие в чаще, и рыбы в реке, и птицы в гнёздах. Так вот, всей этой горой и всем тем, что в ней скрыто, владеет тот, чьё имя лучше не произносить слух, потому что если он его услышит, то он разорвёт тебя на клочья и сожрёт, а после выблюет, а после опять сожрёт, а после опять выблюет. Ты догадываешься, о ком я говорю?

– Да, – сказал капитан, – я догадываюсь.

– Мне очень радостно это слышать, – сказал Атч-ытагын. – А ещё мне будет очень радостно сказать, что я знаю, чем можно задобрить того, чьё имя я не хочу называть вслух. Раньше мы не знали, как это правильно делать, а теперь мы знаем. И теперь мы это так и сделаем! Нам только нужен тот, кого ты называешь своим шаманом. Отдай его нам, и мы отпустим тебя. Ты уйдёшь отсюда невредимым, и все твои люди уйдут невредимыми. И, кроме этого, вы все уйдёте не с пустыми руками, а ты получишь серебра столько, сколько сможешь унести. И все твои люди получат по столько же!