Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

Торговище, или Подол, как его иначе звали, располагалось в посаде, от самого Киева отделялось деревянными стенами детинца и главными воротами. Однако никогда на Подоле не было недостатка людей, а особенно — в большие праздники, когда все горожане высыпали на улицу и за посад на гуляния. Стемка за это и не любил ни празднества, ни саму торговлю: за этот нескончаемый шум и гам, за рябь в глазах от буйства ярких расцветок, за унылые, гнусавые голоса убогих, которые размеренно и однообразно тянули: «Люди добрые, пожалейте странника бедного, дайте копеечку…». Стемка и не собирался идти на Подол в этот раз, но куда же пропала эта рыжая девчонка в белой вышитой рубахе и синем холщовом сарафане? Он шел за ней, держась чуть поодаль, от самого Верхнего вала, а как свернули к посаду, она исчезла, только сверкнули где-то позолотой широкие узорчатые серьги-кольца и запутался солнечный луч в неистово рыжих кудрях. Стемка нетерпеливо озирался, переминаясь с ноги на ногу и попутно одергивая серую льняную рубаху. Пояс старшего брата, Степана, был ему великоват, даже затянутый на последнюю дырочку, отчего рубаха то и дело выбивалась из-под него. Он уже отчаялся было разглядеть среди пестрой толпы хоть что-нибудь, как вдруг резкий толчок в плечо заставил его обернуться.

И очень не вовремя: с трудом удержав равновесие, он невольно сделал несколько шагов вперед, покачнулся, чтоб не упасть, откинул с лица выпавшие из-под тканого очелья светлые пряди и увидал, как от дубового стола, на котором были разложены золотые, серебряные, латунные булавки, фибулы, обереги, оттащили какого-то мальчонку в грязно-белой рубахе и серых холщовых портках, перевязанных онучами по колено. Он упал навзничь прямо в пыль, и на него градом посыпались пинки, тычки и удары. Невысокий, худенький, с острыми, малость сутуловатыми плечами, — в чем только душа держится? — он сдвинул локти, пытаясь закрыть лицо от ударов чужих сапог, но ему это плохо удавалось. В какое-то мгновение Стемка заметил, что в уголке его тонких, упрямо сжатых губ появилась кровь, на заостренном подбородке заалела широкая ссадина. Он почти не сопротивлялся, только прикрывал лицо и плевался от набившейся в рот пыли. На вид ему было солнцеворотов двенадцать, быть может, даже одиннадцать, он выглядел голодным и измученным, вышитая рубаха, когда-то белая, вся истрепалась и испачкалась.

— А ну прекратите! — Стемка сам не понял, как вырвались неосторожные слова. Но было поздно; он и не заметил, как бросился мальчишке на помощь, кого-то толкнул, кого-то ударил.

— Куда лезешь, щенок? — зарычал прямо на ухо хриплый бас, и в следующий миг Стемка сам оказался на земле. Простая уличная драка вот-вот грозила обернуться настоящей резней: у торговца, который бил мальчишку, из-под широкого рукава кафтана сверкнул нож. Стемка успел заметить это краем глаза и, когда тот поднял руку, чтобы ударить, он рванулся, поднялся на ноги, вывернул его запястье. Пальцы, сжимавшие костяную рукоять, разжались, торговец взвыл и грязно выругался сквозь зубы, свободную ладонь сжал в кулак и с размаху ударил парня по лицу. На шум уже собрался народ, как и обыкновенно, полный любопытства и не нашедший ни капли сочувствия. Толпа расступилась, на пыльный пятачок земли перед рядом столов вышли трое кметей, следивших за порядком в торговый день. Кто-то поднял мальчишку, встряхнул, поставил на ноги — сам он едва стоял, его пошатывало. Стемку и торговца растащили. Парень чувствовал, как скулу будто горячей водой облили: кровь прилила к лицу. Торговец, крепкий мужик в ладной, богатой одежде, ругался и грозился, пока один из кметей не выхватил меч, тем самым заставив его затихнуть. Стерев рукавом кровь с разбитых губ, Стемка огляделся исподлобья и вдруг увидел среди собравшихся людей ту самую девчонку с длинной рыжей косой. Девица смотрела недоуменно, с осуждением, ей было противно, но любопытство просто не позволяло уйти и не узнать, чем дело кончится.

— Что тут было? Опять почем зря кулаками машете? — сурово спросил молодой дружинник с хмурым, угрюмым лицом, покрытым загаром. Торговец, едва не плюясь себе под ноги, начал кричать, указывая на худенького, потрепанного мальчишку. Тот глянул волчонком из-под светло-русой челки, только крепче сжал губы.

— Не брал я ничего, Христом-богом клянусь, — буркнул он, опустив глаза. — Упало, я и поднял да загляделся.

— Чего ж обратно не положил? — выкрикнул из толпы богато одетый муж в красном кафтане, расшитом золотом.

— Загляделся, — повторил мальчонка угрюмо и чуть слышно. В темных глазах его цвета земли, чуть прищуренных и обрамленных черными густыми ресницами, сверкнула злость и ненависть. Люди, стоявшие вокруг, зашептались недовольно и неодобрительно. Стемка снова посмотрел в сторону рыжей девушки и встретился с сердитым и чуть насмешливым взглядом ее больших зеленых глаз.

— Если не твой холоп, без суда бить нельзя, — промолвил молодой дружинник с хмурым загорелым лицом. — Татей и разбойников судить Ивану Вышатичу, воеводе нашему. Без его слова вины на нем нет, — он махнул рукою в сторону испуганно сжавшегося воришки.

— Я б ему показал! — зло сплюнул себе под ноги торговец. — Я б его научил уму-разуму, на чужое рта не разевать да руки не тянуть!

— Будет, поучил уж, — хмыкнул другой кметь, с короткой заостренной бородкой, сплетенной в косицу длиной в четверть пяди. Скрутил руки незадачливому торговцу за спиной, подтолкнул в спину, приказывая идти вперед. Сам пострадавший мальчишка и горе-помощник поплелись следом.

На плече лежала чужая тяжелая рука, будто придавливала к земле и не позволяла выпрямиться во весь рост. Стемка непривычно ссутулился, опустил глаза: не то чтобы больно, не то чтобы страшно перед судом, а только за себя неловко до страсти. Даже развернувшись и уже уходя, он спиной чувствовал пристальный взгляд зеленоглазой девчонки, полный неприязни и в то же время какого-то нескрываемого любопытства.

Немало знали таких случаев на киевской торговле. Бывало и так, что пойманных татей прямо на месте избивали до смерти, хотя убийство вольного человека каралось вирой, а увечья — полувирой, да и цена была все ж немалая. Стемка и сам от себя не ожидал, что влезет в драку, да тем более — кинется защищать мальчишку-вора. Теперь, видно, кончилась его спокойная жизнь: просто так от воеводина суда не отделаться, а если и сумеет отвертеться, то по-прежнему уже не жить. И народ видал, как он с торговцем сцепился, верно, доложат мастеру-оружейнику, у которого он в подмастерьях ходил. Да и к девчонке той рыжей да зеленоглазой нынче точно не подойти: как в глаза смотреть? Стыд какой!

Всю дорогу он не осматривался, только думал о предстоящем разговоре с воеводой и его людьми. Подле него, по правую руку, шагал мальчишка, смахивающий на растрепанного воробья, и Стемка невольно подумал, сколько же в нем силы да ловкости, на первый взгляд незаметных: как его били, едва на ногах стоял, а теперь ничего, вроде идет сам и даже по сторонам озирается, исподлобья глядит, как по-волчьи. Стемка случайно встретился с его карими глазами, чуть прищуренными и оттого глядевшими с некой хитринкой, и поспешил отвернуться. Тяжелый взгляд, цепкий, недетский и какой-то колючий…