Вольфганг Акунов - Сказание о наших готских предках

Прежде чем вновь обратиться к судьбам разделившихся надвое готов, задумаемся над вопросом: Почему именно готы оказались столь восприимчивыми к образованию, столь заметно возвысившись над своими родственниками и соседями — гепидами, вандалами, герулами и многими другими?

Навряд ли это связано с особенностями их происхождения. Исторические судьбы бургундов (чьей прародиной считается остров Борнгольм-Борнхольм, принадлежащий ныне Дании), готов (чьей прародиной считаются нынешняя Южная Швеция и остров Готланд), да и все других переселившихся с севера на юг восточных германцев, осевших, после долгих странствий и конфликтов, наконец, в зоне влияния средиземноморской античной культуры, были удивительно схожи. Почти аналогичны. Когда и где готское племя смогло обрести лучшие предпосылки, шансы развития, большую восприимчивость к знаниям? Когда, как и где готы смогли опередить других «скатинавских» мигрантов в развитии? В «Готискандзе», на Вистуле-Вискле? Там они, конечно, могли научиться у эстиев-пруссов кое-каким ремеслам. И получить от них «ноу-хау» в области внешней торговли (в первую очередь — экспорта янтаря). Между Припятью и Данапром? Где обитали осколки угрофинских племен и (прото)славяне, возможно, обладавшие более прогрессивной техникой рыболовства, чем германские мигранты, или неведомыми готским пришельцам ремесленными навыками? Но все это не могло дать готам возможности сделать решительный шаг. Выйти на новый уровень развития. Еще сложнее объяснить секрет возвышения готов над другими германскими переселенцами на берегах Евксинского понта. Ведь там все «варвары» сидели, так сказать, «на равных», за одним «столом». «Накрытым» греками, пришедшими туда до них, «на всех». С причерноморского «стола» каждый — скиф, гот, бастарн, сармат — хватал, перенимал, присваивал все, что хотел. Монеты, южные плоды, оружие, градостроительство, осадную технику, благовония, предметы роскоши. Только хватай! Но готы, видимо, оказались самыми хваткими. Ибо приводили из своих длившихся несколько десятилетий грабительских походов живой товар, челядь, людей. А люди, как известно — главный капитал. В описываемое время Малая Азия уже тысячу пятьсот лет была очагом и средоточием культуры и культурных ценностей, наук, ремесел, знаний. Не только центром греческой колонизации, но и питательной средой для греческой культуры и образования. Задолго до Афин достигшего расцвета и невиданных высот развития в Милете. Производившего на свет в каждом поколении гигантов духа и глубоких мыслителей. Рождавшихся под солнцем Малой Азии и, наряду с эллинской кровью, хранивших в своих генах здоровое, могучее наследие пастухов Анатолийского плоскогорья и дикое непокорство киликийских мореходов. Эта часть света, куда древние полисы Аттики и Пелопоннеса издавна высылали своих неусидчивых «пассионариев», «людей длинной воли» (как выразился бы Лев Гумилев), в куда большей степени, чем т. н. Великая Греция на Тринакрии-Сицилии и в Авзонии-Апулии, способствовала сохранению высокой эллинской культуры в ее полном блеске. Культуры, оказавшейся долговечней латинской Римской империи. И придавшей Второму Риму, в конце концов, чисто греческий характер. Именно в Малой Азии, на восточных берегах Средиземного моря (именуемого «скромными» римлянами просто «нашим морем» — «маре нострум»), находилась духовная цитадель эллинизма, устоявшего под гнетом неотесанных мужланов с тибрских берегов. Дав повод классику римской поэзии Квинту Горацию Флакку (65 г.-8 г. до Р.Х.) — сказать: «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила». Т. е. некультурные римляне, победившие греков, переняли культуру побежденных. Римляне начали «денно и нощно, не выпуская из рук» (по слову того же Горация), изучать греческую письменность, греческий язык (как средство международного общения, подобно английскому в наши дни), литературу, философию, покупать греков-рабов — для обучения своих детей, перенимать греческие обычаи, моду и правила жизни. Именно «из греческой школы вышло такое дивное создание римского гения, как речи Цицерона и поэзия Вергилия, с Энеидой во главе», как писал русский философ, богослов, литературный и музыкальный критик, композитор Владимир Николаевич Ильин. Эллинство добилось своего конечного триумфа (хоть «триумф» и римское понятие!), на тысячу лет пережив, в Малой Азии, римскую цивилизацию на италийской земле…

Именно сюда, в этот уникальный источник культуры и знаний, так сказать, забрасывали свои сети, невежественные готские «рыболовы». Здесь они «ополонялись челядью». Отсюда угоняли в рабство «челядь», полоняников. Оценивая пленников по чисто внешним признакам. Придирчиво ощупывая мускулы философам, ораторам, учителям, актерам, проповедникам. Проверяя, годятся ли они в работники. Столь же придирчиво ощупывая грудь и «каллос пигос» (или, говоря по-нашему, прекрасный зад) прелестным эллинским актрисам, поэтессам, кифаристкам и флейтисткам. Прикидывая, годятся ли они готскому воину в наложницы, домохозяйки (всякий «фрауйя» должен иметь свою «фрау») — продолжательницы рода. Вероятно, пленники и пленницы годились для того и для другого. Иначе бы не выжили и не прижились в «Готии» столь многие из них. Аммиан Марцеллин, при всем нашем к нему уважении, все-таки несколько сгущал краски, утверждая, что всех «цивилизованных» людей, плененных готами, ожидало жестокое рабство «в побоях и муках». Но готские невольники и невольницы были не просто годными работниками и наложницами, но и носителями греческой культуры. Эллинские и эллинизированные «спецпереселенцы» сохранили верность духовному миру античности, из которого были насильственно вырваны. Пленники и пленницы воспитывали своих детей, зачатых с готами или с готками, в духе и в соответствии с ценностями культуры, которая, если бы не они, оставалась бы для готов недостижимой еще на протяжении многих столетий.

И вот тут следует указать на одну, весьма немалую, заслугу готов. Ибо захват людей в качестве военной добычи практиковался тогда (и не только тогда) многими народами. Гунны и прочие народы, появлявшиеся на границах Средиземноморья из «Великой Степи», угоняли в свои стойбища целые «стада двуногого скота». И духовенство многих стран ломало себе голову над способами врачевания душевных травм, нанесенных многим семьям похищением, без всякого разбора, дочерей, сестер и матерей. На протяжении столетий оставалась актуальной и проблема возвращения угнанных в полон отцов или мужей к родному очагу. Выясняющих, по возвращении домой, что жены их давно нашли себе других мужей. Полагая, что их прежние супруги сгинули в неволе на чужбине.

Эти трагические коллизии людских судеб свидетельствуют, что, например, у гуннов и аланов (а возможно, и у других народов, особенно — азиатских) рабы почти не интегрировались (за редкими исключениями, лишь подтверждающими правило). А возможно, и сами не пытались приспособиться к чуждому им образу жизни кочевников. А вот осевшие на юге готы давали им такую возможность. Правда, германский общественный строй был чужд, скажем, фригийцам и каппадокийцам. Но чужд лишь в определенной степени. А не абсолютно. Конечно, число «спецпоселенцев», вошедших в состав готского племени, было относительно небольшим. Но и германские мигранты значительно уступали в численности племенам азиатских кочевников. В чьем громадном «плавильном котле» кровь чужеземцев-рабов, как бы много их не было, растворялась без следа.