Вольфганг Акунов - Сказание о наших готских предках

Доведенные до белого каления, «они (готы «со товарищи» — В.А.) рассеялись по всему берегу Фракии и шли осторожно вперед, причем сдавшиеся сами римлянам, их земляки, или пленники указывали им богатые селения, особенно те, где можно было найти изобильный провиант. Не говоря уже о «врожденной дерзости», большим подспорьем было для них то, что «каждый день присоединялось к ним множество земляков из тех, кого продали в рабство купцы, или тех, что в первые дни перехода на римскую землю, мучимые голодом, продавали себя за глоток скверного вина или за жалкий кусок хлеба. К ним присоединилось много рабочих с золотых приисков, которые не могли вынести тяжести налогов; они были приняты с единодушным согласием всех и сослужили большую службу блуждавшим по незнакомым местностям готам, которым они указывали скрытые хлебные склады, места убежища жителей и тайники. Только самые недоступные или лежавшие далеко в стороне места остались не задетыми при их передвижениях. Не разбирали они в своих убийствах ни пола, ни возраста и все предавали на своем пути страшным пожарам; отрывая от груди матери младенцев и убивая их, брали в плен матерей, забирали вдов, зарезав на их глазах мужей, через трупы отцов тащили подростков и юношей, уводили, наконец, и много стариков, кричавших, что они достаточно уж пожили на свете. Лишив их имущества и красивых жен, скручивали они им руки за спиной и, не дав оплакать пепел родного дома, уводили на чужбину» («Деяния»).

Видимо, зря все-таки корпел Вульфила над сокращением Священного Писания, «вымарывая» из него самые кровожадные места. Или без этой «редактуры» просвещенные им готы вели бы себя еще хуже?..

После ряда сражений с неясным исходом в 378 г. произошла кровавая бойня под Адрианополем, нынешним Эдирне в европейской Турции. Разгром, ставшей для римлян не просто вторыми Каннами, но, поистине, репетицией Армагеддона, Страшного суда. Ибо отношение вестготов к римлянам, к своей собственной судьбе, роли и задаче на римской земле изменились самым решительным образом. Кровавое поле битвы под Адрианополем стало началом и исходной точкой великих готских завоевательных походов через всю оцепеневшую от страха римскую Европу. Нам с вами, уважаемый читатель, очень повезло. Ибо, на наше счастье, как раз Адрианопольская битва (а точнее говоря — резня) была описана ее непосредственным участником (с римской стороны). И это описание дошло до нас. Аммиан Марцеллин описал ее нам не только со всей обстоятельностью и профессионализмом римского штабного офицера. Но и с присущим ему литературным талантом, помноженным на незабываемые личные впечатления и воспоминаниями о том страшном дне. О «черном дне» римских вооруженных сил. Сначала Аммиан излагает краткую предысторию разгрома римских легионов «варварами». Описывая принятие арианским автократором Востока Флавием Валентом II рокового решения отклонить миротворческую миссию присланного в римский лагерь готами христианского (по всей видимости — арианского) пресвитера. И напасть на своих готских единоверцев. Причем напасть на «варваров» в одиночку, не дожидаясь подхода войск императора Запада Флавия Грациана (чтобы не делить с ним победных лавров!). Силами одной своей армии. К тому же давно не кормленной. «Людей и лошадей мучил страшный голод» («Деяния»).

Затем историк как бы вводит нас в самую гущу битвы под Адрианополем:

«Со всех сторон слышался лязг оружия, неслись стрелы. Беллона (римская богиня войны — В.А.), неистовствовавшая со свирепостью, превосходившей обычные размеры, испускала бранный сигнал на погибель римлян; наши начали было отступать, но стали опять, когда раздались задерживающие крики из многих уст. Битва разгоралась, как пожар, и ужас охватывал солдат, когда по несколько человек сразу оказывались пронзенными копьями и стрелами. Наконец, оба строя столкнулись наподобие сцепившихся носами кораблей, и, тесня друг друга, колебались, словно волны во взаимном движении. Левое крыло подступило к самому табору (готскому кругообразному укреплению из повозок, т. н. вагенбургу — В.А.), и если бы ему была оказана поддержка, то оно могло бы двинуться и дальше. Но оно не было поддержано остальной конницей, и враг сделал натиск массой; оно было раздавлено, словно разрывом большой плотины, и опрокинуто. Пехота оказалась, таким образом, без прикрытия, и манипулы (римские подразделения по двести человек, состоявшие из двух центурий каждая, получившие свое название от навершия боевого значка, имевшего форму человеческой руки, по-латыни: «манус» — В.А.) были так близко один от другого, что трудно было пустить в ход меч и отвести руку. От поднявшихся облаков пыли не видно было неба, которое отражало угрожающие крики. Несшиеся отовсюду стрелы, дышавшие смертью, попадали в цель и ранили, потому что нельзя было ни видеть их, ни уклониться» (Аммиан).

Очевидно, Аммиан описывает истребление большей части римской пехоты в холмистых окрестностях Адрианополя, за чьими спасительными стенами уже не могло укрыться разбитое императорское войско. Каждый овраг и лог, каждая ложбина и лощина превращались в смертельную западню. Римские легионарии и ауксилиарии, сгрудившиеся, вынужденные сражаться в страшной тесноте и давке, были в куда менее выгодном положении, чем сохранявшие подвижность готы с их союзниками (конными аланами и гуннами), чьи стрелы и дротики не знали промаха.

«Когда же высыпавшие несчетными отрядами варвары стали опрокидывать лошадей и людей, и в этой страшной тесноте нельзя было очистить места для отступления, и давка отнимала всякую возможность уйти, наши в отчаянии взялись снова за мечи и стали рубить врага, и ВЗАИМНЫЕ (выделено нами — В.А.) удары секир (уважаемый читатель, вероятно, обратил внимание на наличие такого типично германского оружия, как боевые топоры, и у «варваров», и у «римлян» — по большей части — тех же «варваров» — В.А.) пробивали шлемы и панцири. Можно было видеть, как варвар в своей озлобленной свирепости с искаженным лицом, с подрезанными подколенными жилами, отрубленной правой рукой или разорванным боком, грозно вращал своими свирепыми глазами уже на самом пороге смерти; сцепившиеся враги вместе валились на землю, и равнина сплошь покрылась распростертыми на земле телами убитых. Стоны умирающих и смертельно раненых раздавались повсюду, вызывая ужас. В этой страшной сумятице пехотинцы, истощенные от напряжения и опасностей, когда у них не хватало уже ни сил, ни умения, чтобы понять что делать, и копья у большинства были разбиты от постоянных ударов, стали бросаться лишь с мечами на густые отряды врагов, не помышляя уже больше о спасении жизни и не видя никакой возможности уйти…»