Вольфганг Акунов - Сказание о наших готских предках

Сам Радагайс, сложивший оружие на условиях сохранения жизни ему и его сыновьям, был, тем не менее, убит римлянами вместе с сыновьями в 406 г. Это — к вопросу о верности договорам, коварстве и вероломстве. Интересно, был ли «варвару из варваров» Радагайсу известен коренной принцип римского права «пакта сунт серванда» («договоры должны соблюдаться»), и что он думал о соблюдении римлянами этого принципа. Восточно-римский историк VI в. Марцеллин Комит (просьба не путать с жившим гораздо раньше Аммианом Марцеллином!) в своей хронике, охватывающей период от вступления на престол императора Феодосия I Великого (379 г.) до первых лет царствования императора Юстиниана I Великого (534 г.), называет виновником казни Радагайса, сдавшегося под клятву Стилихона, не самого военного магистра и регента Запада, а его союзника — готского вождя Сара. Но римлянам было не впервой проявлять «пуническое» вероломство, особенно — с «варварами» (часто наивными и доверчивыми, словно дети, несмотря на свою дикость и жестокость). Олимпиодор, к примеру, писал в своем рассказе о гибели гуннского вождя с очень «по-римски» и даже «по-христиански» звучащим именем Донат около 412 г.: «Донат, коварно обманутый клятвой, был преступно умерщвлен», причем виновниками смерти вождя гуннов являлись римляне или их союзники.

Двенадцать тысяч пленных воинов «по-варварски доверчивого» Радагайса (самых отборных, оптиматов — только готов) патриций Стилихон зачислил в свое войско (остальных «римский вандал» продал в рабство, большинство из них вскоре скончалось от истощения и болезней).

Так Рим продолжал сам приближать к себе своих будущих могильщиков. Правда, все они, принятые Римом под свое крыло, могли кой-как сражаться. Сражаться приходилось повсеместно и всегда. Но прийти к власти в Римской империи, пользоваться этой властью, создавать себе сильные позиции, все это было возможно лишь, внимательно изучив ее традиционных властителей, уже шестьсот лет правящих ею хозяев — римский господствующий класс — и их систему управления. И римскую систему руководства войсками на марше, в бою и на учениях.

Владыка гуннов Ульдин, сражавшийся за Ветхий Рим под руководством Стилихона, был, вероятно, «царем» не в большей и не в меньшей степени, чем побежденный им доверчивый не в меру Радагайс.

Но он был, вероятно, дедом Аттилы. И в его внуке взошел посев, брошенный дедом в землю в ходе «битвы на уничтожение» под Фезулами.

Гуннские «федераты», словно предугадывая это, сплотились вокруг вандала Стилихона, денно и нощно защищая военного магистра Запада своими луками, мечами и телами. Германцы были их заклятыми врагами (несмотря на периодически заключавшиеся гуннскогерманские военные союзы за Рим или против Рима).

Германские «федераты» Стилихона были готовы изрубить гуннов на куски. Что и сделали, под руководством остгота Сара, несколько позднее, когда Стилихона постигла опала. А римские придворные юного августа Гонория охотнее всего прогнали бы ко всем чертям и гуннов, и германцев (если бы только могли себе позволить лишиться своей последней надежды и опоры). Но, поскольку это было невозможно (в особенности потому, что гуннов и германцев на «ромейской» службе было слишком много), ненависть «национальноримской партии» обратилась (как это часто бывает после головокружительных успехов) на человека, в очередной раз спасшего Первый Рим — на Стилихона.

Римский император Запада Гонорий (по некоторым источникам, беззаконно со всех точек зрения — как традиционно-римской, так и христианской — сожительствовавший с растленной им родной сестрой Галлой Плацидией) по очереди женился на дочерях своего опекуна (или, как говаривали древние русичи — опекальника) — Стилихона (в честь его брака с одной из них — Марией — сладкопевец Клавдиан сочинил дошедшую до нас торжественную свадебную песнь — «Эпиталаму»). Если верить некоторым источникам (включая «Гетику» Иордана), обе дочки Стилихона оставались девственницами и после вступления в брак с августом Запада. Коль скоро это так, мужская сила Гонория вряд ли превосходила таковую его брата и соперника Аркадия. Но как же он тогда ухитрился сожительствовать с родной сестрой? Или это она его так истощила, что на долю законных супруг ничего не осталось? Опять темна вода во облацех…

Как бы то ни было, Гонорий дожил до двадцатичетырехлетнего возраста. Со всех сторон его окружали придворные льстецы и наушники, неустанно чернившие в его глазах Стилихона, неутомимо воевавшего за Гонория по всей (западно)римской Европе. Придворный лизоблюд по имени Олимпий, грекоязычный сириец, по какой-то причине особенно ненавидел Стилихона. Возможно, связывая с падением ненавистного ему военного магистра надежды на свое собственное возвышение. Внешне Олимпий старался казаться благочестивым, смиренным и скромным. В действительности же он был мастером по части тайных интриг. Плести которые ему в немалой степени невольно помогал сам Флавий Стилихон. Который, вследствие свойственного не только ему, но и другим военным, некоторого недостатка воображения, кажется, просто не мог поверить в возможность своей гибели и вообще угрозы его личности.

При описании события, потрясшего в августе 408 г. новую (с 402 г.) резиденцию августа Запада — венетский град Равенну — нельзя не вспомнить приписываемую Титом Ливием карфагенскому полководцу Ганнибалу поговорку о богах, лишающих разума тех, кого хотят погубить. Узнав о грозящем ему взятии под стражу (интриган Олимпий все-таки добился своего!) магистр милитум Флавий Стилихон, с чисто германской верностью римскому императору и с невероятной наивностью честного воина, и не подумал собрать вокруг себя своих гуннских телохранителей. Хотя гунны заверяли Стилихона в своей готовности дать изрубить себя в куски ради него (клеврет Олимпия гот Сар доставил им это «удовольствие»). И были достаточно сильны и многочисленны, чтобы сопроводить магистра к его германским «федератам». Которые, возглавь их Стилихон, вне всякого сомнения, решились бы восстать. И, несомненно, вымели бы из Равенны, как метлой, засевшую там теплую компанию неясной половой ориентации. Вместо этого Стилихон (чьи симпатии к Христовой Вере, видимо, все-таки превалировали над его симпатиями к язычеству) решил прибегнуть к помощи церкви. Он укрылся в христианском храме, надеясь воспользоваться там правом убежища. Обманутый внешним благочестием своего главного недруга — Олимпия. Когда его призвали — якобы! — на беспристрастный допрос, доверчивый, словно ребенок, невзирая на свои седины, Стилихон покинул спасительный храм. Но, стоило ему выйти из храмового сумрака на яркий солнечный свет, как его тут же вероломно убили на месте. Роль палача выполнил некий Гераклиан, назначенный, в награду за убийство Стилихона по веленью императора (на деле же — Олимпия), наместником всей римской Африки. Когда через два года беженцы из взятого наконец Аларихом Ветхого Рима, ища пристанища за морем, переправлялись в Африку, где еще имели владения, комит Гераклиан, «движимый христианским милосердием», давал приют оставшимся без крова благородным дочерям римских сенаторов… Чтобы затем продать их в рабство сирийским купцам (тоже, между прочим, «римлянам», только восточным — «дьявольская разница!», как сказал бы А.С. Пушкин — «наше все»)…