Вольфганг Акунов - Сказание о наших готских предках

Аларих отказался. Потому что у него к тому времени возникли серьезные сложности с Атталом. Тот, явно тяготясь вынужденным, в угоду Алариху, крещением, неожиданно показал свое истинное, откровенно языческое, лицо (или, если угодно, нутро). Аттал, выбивший памятную медаль с гордой надписью «Инвикта Рома» («Непобедимый Рим»), повелел повсеместно открыть закрытые языческие храмы. И воспротивился намерению Алариха направить флот в Африку, чтобы завладеть этой житницей Ветхого Рима. Когда же храбрый «варварский» военачальник августа Гонория — упоминавшийся выше Сар, отпрыск то ли вестготского, то ли остготского знатного рода (что не помешало ему, под командованием Стилихона, громить остготов Радагайса под Флоренцией), подобно Стилихону, пару лет назад освободившему от готов осажденный ими Медиолан, освободил от них и осажденную Равенну, чаша терпения Алариха переполнилась. «Не надо нас дурить!» Он в ярости сорвал с не годного ни на что путное Аттала императорскую багряницу. И отослал ее — в знак примирения — Гонорию. Получив от того в благодарность «ноль внимания и фунт презрения».

И тогда Аларих в третий раз пошел на Ветхий Рим. На этот раз — с твердым намерением больше не щадить «Вечный Город». Первый Рим был важен Алариху как залог при переговорах с августом Гонорием. Он сознательно щадил Город на Тибре, поскольку мертвый заложник ничего не стоит. Теперь же, после срыва всех переговоров, ничто больше не удерживало «римского» военного магистра Востока и Запада от того, чтобы предать «главу мира» огню и мечу.

Мы знаем, что ворота Ветхого Рима были открыты ему то ли собственными лазутчиками, то ли ждавшими от него освобождения рабами, то ли тайными агентами Евтропия-Аркадия. Но главное не в этом. А в том, что, вступив в Ветхий Рим, его покоритель Аларих, несмотря на величие своего триумфа (а может быть — как раз благодаря ему) внезапно ощутил себя не только готом, но и христианином. Не только царем готов среди римлян, но и христианином среди христиан…

Данный факт, подтверждаемый всеми источниками и потому не вызывающий сомнения в своей подлинности, нельзя расценивать иначе, чем настоящее чудо. Чудом, кстати, его и считали современники. Ибо Аларих пришел в Рим, обуреваемый чувствами отвергнутого влюбленного, уязвленной гордостью человека, убежденного в приемлемости своих мирных предложений. Из своего лагеря в Аримине (Римини) он требовал от августа Гонория, конечно, многого. Обширных земельных владений для своих готов — обеих Венетий (т. е. восточной части Северной Италии с Истрией), а также Норика, любезного сердцу Алариха, ознакомившегося с этой областью, расположенной между верхним течением Драва-Дравы и Дунаем-Данубом, в ходе своих наступлений и отступлений. Гонорий же отказал ему. Мало того! Подстрекаемый остготом Саром (лютым ненавистником Алариха, разбившим войско Атаульфа, шурина вестготского царя), опираясь на неприступную крепость, император Запада осмелился отвергнуть и второе, гораздо более умеренное требование Алариха. Даровать ему не пост верховного главнокомандующего, а более скромную должность. Из земель же — лишь Норик. В этом случае римляне оставались бы хозяевами всей Италии, ибо Норик был, в определенном смысле, не частью собственно Италии, а римским колониальным владением. Гонорий же не согласился и на это. Не желал он допускать до себя Алариха — очередного страшного в своей первобытной мощи и сурового германца, в чьем присутствии Гонорий ощущал себя таким слабым и женственным. Он предпочел остаться в окружении кастратов и монахов (Сар и прочие — не в счет, сын Феодосия держал их на расстоянии, и они с этим мирились). Позволив Алариху обрушиться на Рим (давно уже переставший быть столицей римских императоров и называемый «императорским городом» лишь по привычке). Вполне заслуживавший, с точки зрения доброго кафолика Гонория, суровой кары за то, что принял узурпатора Аттала — то ли идолопоклонника, то ли арианина — и снова впал в язычество. А то, что эта кара будет осуществлена руками «варваров», даже хорошо (никто из римлян не подумает заподозрить его, Гонория, в жестокости по отношению к «царственному граду» и населяющим его «квиритам»).

«Теперь готы и гунны стояли в лихорадочном нетерпении на высотах перед Римом, который царь обещал отдать им на разграбление. В стороне Ватикана эти дикие воины могли видеть базилику Св. Петра и дальше за ней, на берегу Тибра, базилику Св. Павла. Начальники говорили воинам, что они не должны направлять своих жадных взглядов на эти, полные золота и серебра, святыни; но все, что есть дорогого за высокими стенами Аврелиана, принадлежит им, воинам, если они смогут проникнуть за эти стены» — писал Фердинанд Грегоровиус, немецкий историк родом из Восточной Пруссии (бывшего «Рейдготланда) в своей «Истории города Рима в Средние века» (начинающейся в завоевания града на Тибре Аларихом — В.А.)».

«И воины, одолеваемые хищными желаниями, видели перед собой неисчерпаемую добычу; они смотрели на это чудо архитектуры, на этот переживший столетия мир домов и улиц с высокими обелисками и колоннами и с позолоченными статуями на некоторых из них; они видели стройно расположенные величественные храмы, театры и цирки, стоявшие как громадные круги, термы с их тенистыми помещениями и обширными куполами, сверкавшими на солнце, и, наконец, обширные дворцы патрициев, казавшиеся городами внутри города, городами, в которых, как знали воины, имеются в изобилии драгоценности и скрывается роскошный и беззащитный цвет римских женщин» (Грегоровиус).

Так живописует нам перо влюбленного в Рим и все римское потомка «рейдготов» последнюю картину древнего «Вечного Города», все еще преисполненного языческого блеска, но уже христианского, окруженного полчищами «варваров», наконец-то, после столетий напрасных попыток захватить «центр мира», вплотную приблизившихся к своей желанной цели.

«Варварская фантазия воинов была вскормлена рассказами о сокровищах города, слышанными от кочевых предков на Истере (Истре — В.А.) и у Меотийского болота; но животной жадности воинов ничего не говорила недоступная им мысль о том, что город этот был городом Сципионов, Катона, Цезаря и Траяна, давших миру законы цивилизации. Варвары-воины знали только, что Рим силой оружия покорил мир, что богатства мира собраны в Риме, и эти сокровища, которых еще ни один враг не грабил, должны достаться им как военная добыча. И этих сокровищ было так много, что воины надеялись мерять жемчуг и благородные камни, как зерно, а золотыми сосудами и роскошными вышитыми одеяниями нагрузить телеги. Лохматые сарматы войска Алариха, одетые в звериные шкуры (оставим данное утверждение на совести глубокоуважаемого мэтра Грегоровиуса, ибо сохранившиеся описания и изображения представляют нам сарматских ратоборцев в шлемах и чешуйчатой броне, а вовсе не в звериных шкурах — В.А.) и вооруженные луком и колчаном, и сильные готы, облаченные в медные панцири (в медные ли — вопрос, но вообще-то готы к описываемому времени давно использовали римское вооружение, включая защитное, которым сами римляне пользовались во все меньшей степени, как уже говорилось выше — В.А.) — и те и другие, грубые сыны природы и воинственных скитаний, не могли иметь никакого представления о высоте, на которой стояли в Риме искусства, только смутно чувствовали, что Рим для них — море сладострастной неги, в которое они погрузятся; и они знали также, что все римляне — или презренные гуляки, или монахи-аскеты» («История города Рима в Средние века»).