Жауме Кабре - Ваша честь [litres]

– Боженька ты мой, дон Рафель, вы не здоровы?! – участливо осведомилось самое важное лицо в Каталонии у его чести, превратившегося в комок нервов.

– Никак нет, ваше высокопревосходительство. Легкое недомогание, ваше высокопревосходительство…

И дону Рафелю показалось, что дон Пере усмехнулся себе под нос, без сомнения, для того, чтобы дать ему понять, что он в курсе дела, он знает, что перед ним стоит обыкновенный убийца, совершивший преступление при отягчающих обстоятельствах, ничтожный укрыватель трупов, нарушитель служебного долга, результатом чего явилась смерть другого лица, скрывающий улики и препятствующий осуществлению правосудия, злоупотребляющий служебным положением, приводящий весь свет в негодование, недостойный звания подданного и неверный муж. Но это еще не все, ведь каждый живет как знает; кроме этого, по улыбке дона Пере было предельно ясно, что ему известно, как бездарно дон Рафель угодил в ловушку такого чрезвычайно опасного и скользкого осьминога, как распроклятый дон Херонимо де лос Розовос Кустос, «гори он в преисподней, когда умрет, и поскорей бы. Неужели же это известно уже всей Барселоне?» Дон Рафель чуть было не пал перед ним на колени, чтобы молить о пощаде, молить о правосудии, молить о том, чтобы португальца кто-нибудь остановил, потому что единственное, чего он хочет, – это присвоить себе состояние честных людей, ведь если у тебя выдался дурной день, это совсем не значит, что ты настоящий убийца в соответствии с буквой закона.

– Он из Эстремадуры, дон Рафель.

– То есть как это, в каком смысле? – всполошился председатель Верховного суда.

– Шеф полиции не португалец. Он из Эстремадуры.

– Да я… да…

– Вы, наверное, думали вслух. Я так полагаю.

– И что же я сказал? – еще сильнее перепугался он.

– Он что же, вам свинью какую подложил, наш дон Херонимо?

– Нет, что вы! – Сам не зная откуда, дон Рафель вытянул из себя улыбку и пощечинами прибил ее к лицу. – Но этот человек мне очень неприятен.

– Я бы сказал, что это человек… опасный… но я вас пригласил не для того, чтобы толковать о суперинтенданте Сетубале, дон Рафель, а для того, чтобы внести ясность в один вопрос, который начинает меня беспокоить.

– Я весь внимание, ваше высокопревосходительство. – Увы! Что за новая трещина ведет в бездну отчаяния? Адвокат Террадельес, без сомнения, его опередил.

– Дело мадам де Флор.

– Да, ваше высокопревосходительство?

– Дон Мануэль Годой лично поздравил меня с быстрым раскрытием дела. Довожу это до вашего сведения…

– А…

– Но я получил еще и жалобу… так скажем, от одного военного, касательно недостаточного рвения, проявленного Третьей палатой в вопросе сбора свидетельских показаний…

– Но, ваше высокопревосходительство…

– И выходит, что у одного из этих свидетелей была информация, достаточная для того, чтобы доказать невиновность приговоренного.

– Но помилуйте… Позвольте мне объяснить, ваше высокопревосходительство…

– Несмотря на это, и вы, и Уголовная палата действовали так, как будто вам было необходимо срочно приговорить его к смерти.

Губернатор замолчал и начал буравить верховного судью глазами. Председателю Аудиенсии было предельно ясно, кто направил на него эти острые иглы: молодой лейтенант. Тот паренек, приятель осужденного. Но с какой головокружительной быстротой он добрался до высших эшелонов! На несколько мгновений дон Рафель задумался о том, что губернатор мог привести в движение такие силы, по сравнению с которыми угрозы Сетубала покажутся пустой шуткой. И пошел в атаку. Совершенно просчитавшись, пошел в атаку:

– Вы же сами сказали мне, что он виновен. Вы торопили меня, чтобы я поскорее довел это дело до конца.

– Дон Рафель… – прервал его ледяным ядовитым тоном дон Пере, – будьте любезны навсегда запомнить, что я ни при каких обстоятельствах не мог дать вам совета, идущего вразрез с требованиями правосудия, которые всегда руководили любыми моими действиями. Пересмотрите дело Десфлор.

– Ваше высокопревосходительство, мне хотелось бы поточнее ввести вас в курс дела.

– Аудиенция окончена, дон Рафель.

Председатель Верховного суда проглотил слюну, склоняя голову. Было очевидно, что он впал в немилость. И к тому же против него был Сетубал, а сзади подбирался Террадельес, чтобы нагреть ему задницу.

– До встречи на новогоднем молебне? – любезно произнесло самое важное лицо.

Дон Рафель еще раз проглотил слюну и сделал шаг к двери:

– Разумеется, ваше высокопревосходительство.

– Превосходно. А под вечер на празднике у маркиза. – Генерал-капитан лукаво подмигнул. – Я бы предположил, что, раз уж речь идет о конце века, праздник выдастся очень веселый и… и дамы будут весьма благосклонны.

– Очень на это надеюсь, ваше высокопревосходительство.

Все эти игривые прибаутки терзали дону Рафелю душу. Зачем дон Пере с ним играет? Ведь аудиенция окончена? Ведь он уже исключил его из своего избранного круга? Объявил ему войну?

– Превосходно, превосходно… И вы больше не станете чинить мне препятствия, держа меня в отдалении от милых моему сердцу красавиц.

– Но, ваше высокопревосходительство… я могу вам все объяснить. Я был бы искренне счастлив сделать вам одолжение… Не подумайте, чтобы я когда-либо желал вызвать ваше неудовольствие…

– Превосходно, превосходно… – И снова ледяным тоном: – Позвольте вам напомнить, дон Рафель, что аудиенция окончена.

Поджавший хвост, вспотевший и поверженный, дон Рафель отправился восвояси, склонившись в благоговейном поклоне. У него возникла мысль броситься в проем помпезной дворцовой лестницы, и он преисполнился яростной ненависти ко всем, потому что все они, даже Турок, были ему врагами. Кому же он мог излить свои страдания? Никому! Совершенно никому!.. Разве что телескопу. Дон Рафель остался один и знал, что остался один «А ведь я не нарочно, Эльвира. Перед Вселенной тебе клянусь».

– Но… Как вы смеете?..

Его честь снял новый парик и сказал мастеру Далмау, чтобы тот подождал, что у него срочное дело.

– Но ведь уже четыре часа пополудни, ваша честь… – пробормотал портной.

– Ну и что же? У вас еще навалом времени, чтобы хоть десять платьев сшить.

– У меня? Но, ваша честь…

Дон Рафель снял кафтан, который примерял, и в палец ему вонзилась иголка. Ему удалось проглотить проклятие и передать одежду портному, который умоляюще глядел на него, ничего не говоря. Дон Рафель состроил для внимательно глядевшего на него Ипполита некое подобие уверенной улыбки, хотя и дрожал как осиновый лист. В двух шагах от двери комнаты для шитья Сетубал де лос Шантажос в Восемьсот Тысяч Реалос наблюдал за ним с выражением крайней любезности. Он принес свои извинения: