Жауме Кабре - Ваша честь [litres]

– Благочестивый отголосок иерусалимского богослужения.

– Бесспорно, патер Касканте. – И его светлость епископ Диес Вальдес продолжал проповедовать на литургические темы официальным лицам, во главе с губернатором собравшимся в ризнице, дабы откушать пирожных с бокальчиком сладкого вина, чтобы скоротать время в ожидании крестного хода. – «Te Deum» есть восхваление вочеловечившемуся Слову, напоминание о кульминационных моментах Его земной жизни и не терпящее отлагательств воззвание.

Монсеньор продолжал свою речь, уставившись в потолок ризницы, вероятно воображая, что ему внимает собрание именитых теологов. Каноник Пужалс, не говоря ни слова, наблюдал за происходящим на почтительном расстоянии.

– В этом гимне представлены все разумные существа (ангелы, святые и Церковь в полном составе), падшие ниц перед Святой Троицей и поющие ей хвалу, исповедуясь Отцу, Сыну и Святому Духу. Он также содержит, содержит…

– Многочисленные аллюзии? – пришел на подмогу епископу каноник Касканте.

– Бесспорно, патер, бесспорно. Содержит многочисленные аллюзии на присутствие Христа во всех Его ипостасях: Царь Славы, Вечное Слово, ставшее плотью, Искупитель, Триумфатор и Верховный Судья. Это также не терпящее отлагательств воззвание к Спасителю с просьбой принять нас в вечную славу Небес со всеми святыми, и «in gloria numerari» [239] «Сопричисли во славе» (лат.) . как раз об этом… Все это, господа, содержится в сем благодарственном песнопении…

Монсеньор Диес Вальдес перевел дыхание и отхлебнул винца. Воспользовавшись его молчанием, официальные лица несколько оживились. Патер Касканте искоса поглядел на каноника Пужалса, пытаясь дать ему понять, чтобы тот помог прервать достопочтенного епископа, который, судя по его мимике, как раз собирался указать крайне заинтересованным этим вопросом официальным лицам на сходства и различия между гимнами «Te Deum» и «Gloria in excelsis Deo»… [240] «Слава в вышних Богу» (лат.) – древний христианский богослужебный гимн, доксология, входящая в состав католической мессы. Но каноник Пужалс не уловил мольбы о помощи, сквозившей во взгляде его коллеги, будучи занят мыслями о том, что «Te Deum» , по сути своей, с соблаговоления его светлости, – это просто-напросто организационная неразбериха.

– И если позволите… – произнес епископ, вытирая губы после того, как глотнул вина, – я могу раз и навсегда разъяснить вам все различия… Нет, сходства и различия между этими двумя изумительными славословиями: «Te Deum» и «Gloria in excelsis Deo» …

Каноник Касканте обреченно вздохнул, а патер Пужалс незаметно вышел из ризницы.

Новогодний благодарственный молебен прошел с достаточным успехом, без помех организационного характера, несмотря на то что в последний момент к числу официальных лиц, для которых были предназначены кресла, присоединился еще и португальский посол, которому по дороге в Мадрид пришла в голову блестящая идея насолить канонику Пужалсу.

В то время как все сливки барселонского общества воздавали Господу хвалу и благодарение за наступление нового века (проникновенными словами прославляя тройственность и единство Божие), дон Рафель Массо делал над собой титанические усилия, не для того, чтобы сосредоточиться, а для того, чтобы не показать виду врагам, что разваливается на мелкие кусочки: пускай они видят, что он неколебим, пускай страшатся возможной контратаки со стороны своей жертвы; пускай проникнутся ужасом, который заставит их передумать и отказаться от мысли его преследовать… Эти усилия настолько превышали его человеческие возможности, что времени для того, чтобы прислушаться к хвалам Всемогущему Богу, Всеблагому и Всепрощающему, у него не осталось. А донья Марианна, пребывая на седьмом небе, парила в облаках от счастья и краем глаза наблюдала, приковано ли внимание доньи Розалии и доньи Агнес, сидящих за ней на скамье, к великолепию ее кресла.

Успех новогоднего молебна был очевиден, несмотря на негодование конгрегации сестер Святого Августина по причине предпочтения, оказанного монахиням ордена Святой Клары [241]; вопреки ропоту капуцинов, которых совершенно затмили францисканцы, и невзирая на возмущение братства Обездоленных, глядевших, не будучи в силах что-либо изменить, на то, как выскочки из братства Крови начинают играть решающую роль, а с чего бы это, и пары десятков важных персон, которые, не будучи сочтены достаточно официальными лицами, на протяжении всей службы промучились вопросом, почему дону Рафелю досталось кресло, а им, гораздо более достойным, не досталось.

Это был вполне успешный новогодний молебен: облачения сияли безупречной белизной; безукоризненным было и качество ладана, который пришлось поспешно принести из церкви с пласа дель Пи, поскольку главный ризничий забыл им обзавестись. Достойный орган, приличный хор. Откровенно говоря, для каноника Пужалса это был предел мечтаний. И когда довольные и горделивые официальные лица направились к выходу, он облегченно вздохнул, понимая, что, если прямо сейчас Кафедральный собор не поглотит геенна огненная, беспокоиться ему больше не о чем. Мимоходом он обратил внимание на странное выражение лица дона Рафеля Массо; тот выглядел так, как будто это ему пришлось заниматься организацией этого великолепного литургического акта.

Когда они вышли на площадь перед Кафедральным собором, на пропитанный дождем свежий воздух, донья Марианна внезапно почувствовала некое разочарование, наступающее при завершении долгожданного события. «И все? И больше ничего?» – думала она. Но тут же сама себе возражала, клянясь, что день этот имел для ее жизни крайне важное значение. А вечер еще даже не наступил, и самое лакомое блюдо – праздник в доме маркиза – было еще впереди.

Огни и краски; суматоха. Приветствия, улыбки, поцелуи, переходившие за грань обычной вежливости, воспламененные желанием взгляды, завуалированные галантными жестами. Лакеи, стоявшие как вкопанные именно там, где могут понадобиться. Свечи, свечи, множество свечей. Запах воска и разговоры о том, что некая юная девица из семейства Фойша (из тех Фойшей, что живут на улице Аржентерия), восхитившая гостей вдохновенным исполнением музыкальных пьес на фортепьяно маркиза де Досриуса, возможно, сделает профессиональную концертную карьеру. Дон Рафель, пытавшийся скрыть смятение своих чувств за притворной улыбкой, открещивался, как умел, от необходимости выражать свое мнение по поводу сеньориты Фойши, невзирая на настоятельные просьбы доктора Жасинта Далмасеса и виконта Рокабруны, на которых, по всей видимости, дар юной пианистки произвел наиболее сильное впечатление.