Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

— Идиоты! Зверье! Готовы глотку перегрызть друг другу!

— Я не трону тебя, — сказал Геза глухим голосом Чонтошу. — Потому что мне, в сущности, жаль тебя…

Это «в сущности» и было ножом, приставленным к горлу Чонтоша. Его всего трясло от негодования и досады на свою вспыльчивость. На лбу у него выступили капельки пота, стекла очков запотели. Руки едва удерживали платок, которым он пытался протереть очки. Его козлиная бородка странно подергивалась. Руку, державшую очки, он вытянул, чтобы разглядеть, достаточно ли чисто протерты стекла, потом водрузил очки на нос и, тяжело ступая, направился к лестнице. Туда, откуда пришел. Шел он, точно паралитик, едва переставляя дрожащие ноги.

— Постой, Дюси! — двинулся было за ним Селеш. — Тебе ведь надо в другую сторону.

Чонтош не обернулся и не ответил. Будто пришел сюда специально, чтобы сделать то, что сделал, и теперь отправлялся обратно домой.

Вскоре он затерялся в толпе, снующей вверх-вниз по лестнице.

Селеш никак не мог успокоиться:

— Какого черта вы сцепились?

Но это возмущение было не настоящим, как и вопрос, из-за которого возникла ссора. В том и другом была фальшь. Особенно в вопросе. Ведь в нем содержалась просьба ответить словами на то, чего словами не выразишь.

Мне опять стало не по себе, слабость сковала все тело, кружилась голова. Меня потрясла нелепость, бессмысленность разыгравшейся сцены. Но если бы она была действительно бессмысленной, абсурдной, это бы оказало на меня спасительное действие. Но к сожалению, это было не так.

В противоположном конце коридора показался Андраш. (Значит, все-таки не он диктовал машинистке, он шел совсем с другой стороны.) Он шагал торопливо, выпятив вперед грудь, как это делают легкоатлеты на соревнованиях по спортивной ходьбе. Казалось, он хотел сбежать от увязавшегося за ним Шандора Мартина.

Поравнявшись с нами, он необычайно тепло приветствовал меня. Даже раскинул руки, готовый обнять.

— Неужто ты, зять?! — Это «неужто» явилось как бы амортизатором для дальнейшего излияния родственных чувств. — Так ты, значит, здесь? Вильма с ребятами добралась к вам?

Я невнятно сказал что-то вроде «не знаю», что, мол, я и сам давно не был дома. Он удивленно посмотрел на меня и, словно наткнувшись на стену, резко повернулся и воскликнул, уже обращаясь к Селешу:

— Товарищ Селеш! Ты почему до сих пор не побрился? На цокольном этаже работает парикмахерская.

— Оставь меня в покое! — сверкнул своими желтыми от табака зубами Селеш. — По крайней мере, если и мне дадут по физиономии, щетина смягчит удар. — И, махнув рукой, он, тяжело ступая, отошел от нас.

Андраш недоуменно посмотрел ему вслед. Потом перевел взгляд на нас.

— Чего, собственно, мы торчим здесь? Зайдем в какую-нибудь комнату, что ли, — предложил Андраш и зашагал по коридору.

Я пошел за ним, но в то же время следил за Гезой. Ничто другое в этот момент меня не интересовало.

Геза не торопясь последовал за нами.

Мы прошли весь коридор, но пустых комнат не оказалось. Открывая по очереди двери, Андраш с необычайным оживлением, правда немного напыщенно, наставительным тоном объяснял нам, почему необходимо в любой обстановке быть чисто выбритым. Да и вообще, говорил он, почему важно, чтобы человек, как и его одежда, всегда был опрятным.

— Без этого нет и внутренней собранности, — растолковывал он нам. — Внешняя неряшливость порождает внутреннюю разболтанность. У некоторых особей животного мира волосяной покров служит органом осязания. Верно ведь? А у обросшего, небритого человека щетина свидетельствует о его неряшливости… — В говорливости Андраша было что-то нарочитое, искусственное. — В этом я убедился во время осады Будапешта. Я со своей группой несколько недель скрывался в подвале. Так вот, Фери Бертока… ты кстати, знал его, — обратился он к Мартину, — я никак не мог заставить бриться. И в одной из стычек с фашистами он первый нарвался на немецкую пулю…

Украдкой я разглядывал Андраша. Этот грузный, большой мужчина внешне ничуть не изменился. Правда, сейчас он заметно ссутулился. А за его оживленной болтовней чувствовалась усталость и опустошенность.

Предвзятая неприязнь, которую я сам подогревал в себе к нему, сразу испарилась; вместо нее мной овладело какое-то чувство неловкости.

После долгих поисков мы наконец нашли свободную комнату на третьем этаже. В ней находился лишь один солдат. Оседлав угол письменного стола, он с величайшей тщательностью чистил автомат, потихоньку насвистывая что-то.

У двери в комнату Андраш протянул руку безмолвно следующему за нами угрюмому Мартину и сказал:

— Ну, будь здоров…

Но Мартин не принял руки Андраша.

— Нам еще кое о чем надо договориться.

Мы расположились среди расставленных в беспорядке столов. Мартин уселся в углу, позади Андраша, и молча поглядывал вокруг колючим взглядом. Это напомнило мне картину свиданий в тюрьме, когда надзиратель сидит в углу, откуда подозрительно прислушивается к каждому слову, наблюдает за каждым движением узников и посетителей.

Андраш все еще продолжал разглагольствовать о взаимосвязи телесной и духовной собранности. Но вдруг на полуслове он прервал свои рассуждения и совсем другим тоном спросил:

— Что нового в городе? — И, уже обращаясь только к Гезе, продолжал: — Как дела дома? В Вёльдеше? Есть какие-нибудь вести?

Вместо ответа Геза проговорил:

— Я пришел за тобой.

— За мной? — удивился Андраш.

— Да, и за тобой… — И точно так же, как до этого в коридоре, принялся излагать свои взгляды на народную, национальную революцию, которая, дескать, вполне закономерно прорвалась теперь наружу. В его тоне звучала какая-то задиристость. Я-то знал, что она адресована не Андрашу, а Чонтошу. Он полемизировал с ним, нападал на него.

Лицо Андраша все более мрачнело, оживление улетучивалось.

Вдруг зазвонил телефон. Андраш взял трубку.

— Да, это я… Кто?.. — Он замялся на мгновение и украдкой взглянул на Гезу. — Соедините, — произнес он наконец, и лицо его сразу приняло напряженное выражение. — Да… Я… Пожалуйста. Здравствуйте… Со мной?.. Можно… Заходите ко мне сюда… Почему?… Ну что ж… — В голосе его появились нотки раздражения. Очевидно, тот, кто говорил с ним, прервал его и пустился в многословные рассуждения, так как Андраш долго молчал, слушая его. — Тогда встретимся на нейтральной территории. — Слово «нейтральной» Андраш иронически подчеркнул и вслед за этим назвал мой адрес. — Там живет мой зять… Ты знаешь его… Хорошо, вечером…

Он положил трубку и некоторое время задумчиво глядел перед собой.

— Итак… — произнес он и со стереотипной улыбкой на лице обернулся к Гезе, словно принимал, сидя за письменным столом, очередного посетителя. Но вдруг улыбка сошла с его лица — видно, вспомнил, на чем был прерван его разговор с Гезой.