Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

— Ты все видишь в мрачном свете.

— В мрачном свете? А что отрадного видишь ты? Яростный вой лицемеров, с пеной у рта орущих о «пагубности для венгров общности интересов» с Габсбургской империей, но одержимых величайшей заботой о том, как водрузить при открытии сессии венгерского парламента желто-черный флаг над королевским дворцом в Буде! Потому как от этого якобы зависит будущее венгерской нации! Меж тем буквально на глазах нация гибнет. Но это ничего, пустяки. Они боятся возвысить гневный голос протеста, чтобы его услышали в верхах. Они не желают протестовать против произвола, против стремления посадить нам на шею иноземных паразитов, которые вконец нас разорят. Но и одного громогласного протеста против иноземного засилья тоже мало. Неплохо бы и нашего брата, дворянина, встряхнуть. Сказать: «Пора взяться за ум, милостивые государи! Очнитесь! Соберитесь с силами, иначе в нынешние трудные времена вы окажетесь на краю пропасти. Вцепитесь изо всех сил в землю, ни на кого не уповайте, кроме как на самих себя. Вы можете рассчитывать только на собственные силы! Вам надобно быть сильными не только ради спасения самих себя, но и всей страны! Запрягайте лошадей в плуги, ходите пешком, в обтрепанной одежде, если придется, но не уступайте своего достояния, своей независимости». Вот к чему должны во весь голос призывать подлинные патриоты. Их речи должны беспощадно хлестать, а не услаждать слух! Но эти краснобаи произносят их во хмелю, пьяным голосом, лишь бы душу отвести.

— Почему ты именно мне все это говоришь? — спросил Вардаи.

— Потому что уже не верю, есть ли вообще смысл говорить об этом кому бы то ни было, — сказал он уныло.

— Вот видишь! Выходит, и ты произносишь одни только громкие слова. Разглагольствуешь.

— Возможно, ты прав. Но я по крайней мере не лгу и никого не обманываю.

— Значит, те, кто думает и говорит иначе, чем ты, — те лгут? Ну, тут ты явно перехватил, так нельзя. Чтобы выжить, нам, конечно, надо действовать. В этом ты прав. Самое маленькое дело стоит намного больше самого высокопарного призыва. Ты ведь и сам это утверждаешь.

— Знаешь, брат, ни к чему нам с тобой спорить. Мы говорим на разных языках. Да и все вы никогда не понимали меня… Я никого не упрекаю, просто это — факт, и говорить с вами на эту тему больше не хочется.

— А с кем бы ты хотел говорить? — не без иронии спросил Вардаи. — Может, ты и впрямь подослан Баги, чтобы прощупать почву насчет продажи клина у Татарского вала? — заметил он, смеясь.

— А ты допускаешь, что я способен на такую неблагодарную роль? — парировал Дежери.

— Насколько мне известно, еще не так давно ты был не прочь выступить в роли посредника. Правда, тогда еще… — начал было он, но оборвал себя, не желая обидеть собеседника.

Они простились холоднее обычного. Если у них и раньше были расхождения, то теперь они стали еще более глубокими. Когда-то Вардаи весьма благоволил к Дежери, даже высоко ценил его. Отношения их испортились не из-за Жужи, в конце концов, это дело самих молодых людей, решил Вардаи, пусть сами и разбираются. Однако нельзя сказать, чтобы он не испытывал от этого обиду. Правда, обиду свою он никогда не выказывал Дежери. Но сегодняшняя встреча оставила у него неприятный осадок. Вардаи почувствовал досаду и острое желание высмеять самонадеянного позера, возомнившего, будто он умнее и честнее многих.

Дежери все больше и больше раздражал Вардаи, и вот теперь он не прочь был бы позубоскалить, посплетничать на его счет, но получалось что-то неуклюжее.

Ужин закончили молча, будто все были в ссоре.

Сразу после ужина Бела Сана простился и ушел.

— Значит, завтра встретимся, — с этими словами Балог отпустил его.

Жужа уложила ребенка, а вскоре и сама легла спать. В столовой остались двое мужчин. Они сидели за столом и молча курили сигары. Время от времени пытались завязать разговор, но он как-то не клеился.

— Вижу, ты очень устал. Поездка, наверно, утомила тебя, — снова попытался завязать разговор Балог после продолжительного и тягостного молчания.

— Есть немного. Стар я уже для таких путешествий. Да и хлопот по хозяйству хватает, одним словом, замотался. Помощник мне нужен.

— У тебя есть сын. Почему бы тебе не вызвать его из Пешта?

— Не поедет. Боится закиснуть в провинции, так прямо и написал. К тому же молод он еще, пусть наберется ума и опыта.

— Не слишком ли дорого обойдется его опыт? — заметил Балог с иронией. — На широкую ногу живет молодой человек.

— После того как вы уехали из Пешта, он вообще предоставлен самому себе.

— Собственно, мы и тогда не особенно часто виделись. Опасаться, как бы он не зачах от тоски и одиночества, не приходится…

— Послушай, сын! — начал Вардаи со вздохом. — Хочу кое о чем потолковать с тобой. Дома опять неладно.

— Почему опять?

— Я просто неточно выразился. Беда никогда не приходит одна. Как говорят, одна беда порождает другую, а коли пришла беда — отворяй ворота! Я знаю, ты не любишь впутываться в такие дела, но ты ведь все-таки не чужой. Тебе не может быть безразлично, как все обернется. Ежели завтра не удастся раздобыть нужную сумму, угодье у Татарского вала пойдет прахом.

— Я еще в позапрошлом году советовал продать те земли. Тогда удалось бы многое сласти на вырученные деньги.

— Кто мог предполагать, что дела пойдут так скверно.

— Я не только предполагал, но и прямо говорил об этом, чем навлек на себя несправедливые нападки Гезы. Помните, он упрекал меня в том, что я претендую на все имение. Он даже не постеснялся обвинить меня в корыстной женитьбе на Жуже. Но ведь я знал, что мы с Жужей унаследуем только… долги, которыми обременено имение.

— Геза слишком молод, легкомыслен, опрометчив. Он поступает необдуманно. Его словам нельзя придавать серьезного значения.

Балог сочувственно смотрел на этого старого человека, у которого всегда была горделивая барственная осанка и высокомерная речь. Теперь он скромно сидел напротив Балога, как провинившийся озорник, вынужденный оправдываться за свои проделки. До чего же он постарел с той поры, как они виделись в последний раз!

— Так что же все-таки стряслось? — спросил Балог мягко. — Скажи, отец! Неужто положение настолько серьезное?

— Нужно достать двадцать пять тысяч форинтов…

В комнате наступила гробовая тишина.

— Продай клин у Татарского вала. За него такие деньги получить можно.

— Так-то оно так, только я уже заложил его за десять тысяч. Сперва надо погасить долги, чтоб я мог его продать. Не приведи бог, если о моих намерениях пронюхает ростовщик, тогда он все прикарманит. Скупит землю за бесценок и конец!

— Он не может этого сделать.

— Еще как сможет! В свое время он потребовал от меня подписать долговое обязательство именно на таких кабальных условиях…