Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Хозяин дома не мог усидеть на месте — то и дело выбегал во двор, возвращался и через минуту снова выбегал.

— Ну как там с Харангошской пустошью? — спросил чернявый Юхас у Хедеши.

— Я нынче утром справлялся, господин управляющий наотрез отказал. Даже слушать не хочет.

— А почему отказал? Что хоть он говорил?

— То же, что и тогда. Дескать, контракт заключили на пять лет. Срок кончился, и все тут.

— Однако же обещано было не на пять лет! Уговор дороже денег!

— Обещание — не документ. Вот что он твердит. Да еще божится, что, дескать, не помнит, чтобы кто-нибудь давал такое обещание. Дело в том, что господа обзавелись тягловым скотом и теперь могут сами управляться с пахотой. Так что нас можно послать ко всем чертям. Я ему твержу, мол, мы готовы приобрести угодье в собственность. А он наотрез: не продается. И еще я узнал, правда не от управляющего, а от его помощника, что, возможно, пустошь распашут…

В иное время подобная весть вызвала бы у мужиков взрыв негодования, теперь же они выслушали ее молча. Чего, мол, тратить время на пустые разговоры, вот-вот явится высокий гость, и тогда…

С улицы донесся стук колес и вскоре замер как раз против крыльца. Хозяин дома находился в этот момент на дворе. Все остальные сразу замолкли и только взволнованно покашливали, как бы прочищая горло перед провозглашением здравицы в честь долгожданного гостя.

Дверь распахнулась, и на пороге впереди усатого Мешко показались двое. Первым в горницу вошел статный, плечистый, внушительного вида богатырь, еще более могучего телосложения, чем Хедеши. Входя в низкую дверь, он пригнулся, чтобы не удариться головой о притолоку. На плечи его был наброшен длинный широкий плащ, в котором он казался еще выше ростом. Сопровождавший его коренастый мужичонка в кожухе рядом с ним был почти неприметен. Гость вошел в горницу с достоинством истинного властелина, однако обхождением и приветливостью быстро всех к себе расположил. Он пожал руку каждому из присутствующих. Все при этом встали, считая такое вежливое обхождение большой для себя честью.

— Пожалуйте сюда, господин Вешелени! — усердствовал хозяин дома.

— Не называйте меня господином. Все мы сограждане, равноправные сыны нашего дорогого отечества.

У него был звучный густой бас. От одного этого глубокого баса можно было расчувствоваться, не говоря уж о самих словах, которые он сказал.

Хозяйка дома, явно робея, проскользнула в комнату и, смущенная, торопливо принялась накрывать на стол.

— Уж вы, пожалуйста, не побрезгуйте нашим скромным угощением. Мы люди простые, чем богаты, тем и рады.

— Признаться, я уже нынче ужинал, — улыбнулся гость добродушно, — но этот тарантас решительно все из меня вытряс.

— Пожалуйста, кушайте на здоровье!

— Может, сначала палинки выпьем? — Мехико поставил на стол перед гостем красивую флягу с палинкой, другую предложил остальным — мол, угощайтесь!

— За процветание родины! — провозгласил тост молодой Вешелени и отпил из фляги большой глоток.

Коренастый мужичонка, тот, что привез гостя в тарантасе, тоже выпил, затем, раскланявшись, вышел. Чтобы побороть свое смущение, мужики пустили флягу по кругу во второй раз. К горлышку прикладывались, отворачиваясь в сторону ради приличия, как это обычно делают женщины. Все с умилением смотрели на приезжего, который приступил к еде.

— Я рад, что мне посчастливилось к вам приехать, — сказал гость, быстро покончив с едой. — Хотелось бы услышать, как вы тут живете, все ли у вас ладно, все ли благополучно? Мне необходимо знать, чем живет наш народ, что наболело у него на душе? Как он оценивает современную обстановку и чего ему хотелось бы добиться?

Гость держался непринужденно, говорил уверенно. А когда закончил, оглядел присутствующих открытым, дружелюбным взглядом, как бы ожидая от них ответа.

Мужики уставились на мирского старшину. Хедеши знал, что ему придется говорить первым, поэтому заранее подобрал нужные слова. Но тем не менее на сей раз у него вдруг пропала обычная уверенность, так что гостю пришлось его подбадривать.

— Говорите смелее, не стесняйтесь, выкладывайте все начистоту. Я для того ведь сюда и приехал, чтобы узнать о нуждах народа из ваших уст. Ради этой правды я денно и нощно разъезжаю по стране.

— Вот взять, к примеру, Харангошскую пустошь, — промямлил Хедеши. — Нас здорово надули с этим делом. Пообещали, что село и впредь может пользоваться ею как пастбищем, а теперь не отдают под общий выгон…

— Погодите-ка, земляки! Объясните толком, что это за пустошь?

— Это пастбище, — пояснил смущенный Хедеши.

— Стало быть, пастбище. И кому оно принадлежит?

— Графу, здешнему помещику. А было время — принадлежало крестьянам, так мы рассчитываем его вернуть. Барин, когда размежевывали клин, отделяли барское угодье от мирского выгона, прирезал себе и Харангошскую пустошь. А нас заставили бумагу подписать. Как на духу вам говорю: пустошь никогда не была графской. А управляющий имением знай гнет свое, твердит: что написано пером, не вырубишь топором. Дескать, никакая правда нам тут не поможет. Мы даже готовы уплатить за эту пустошь хорошую цену, но господа ни в какую не желают уступать. То же и с лугами заливными. Это я про те, что были до спрямления русла. Ныне все они распаханы. А прежде эти луга также всему селу принадлежали. Но только их тоже обманом у старейшин за бесценок выманили. Из-за этих лугов мы даже судились с барином. И все шло как нельзя лучше, мы должны были выиграть тяжбу. Но крючкотворы в суде нас перехитрили, нашли уловки, и село дело проиграло.

Сбивчивая поначалу, речь Хедеши стала плавной и спокойной. Он уже без труда подыскивал нужные выражения. Слова так и сыпались из его уст, как заученные строфы древнего псалма. В них слышалась горькая обида.

Хедеши взволновал мужиков. Все чувствовали себя как в предгрозье. В неуютной холодной горнице вдруг стало душно и тягостно, будто вот-вот разразится буря.

Гость, все время державшийся с достоинством и завидным спокойствием, достал лист бумаги и карандаш и прервал мирского старшину.

— Стало быть, пастбище…

— Харангошская пустошь. Выгон.

— Как-как? Харангош…

— Харангошская… пустошь. Там еще омут есть, в котором…

— Короче говоря, земляки, вы утверждаете, что это пастбище принадлежало вам.

— Не только это, — подал реплику усач Мешко, — но и заливные луга, и немало другой земли, например Турецкий стан…

— А документ какой-нибудь есть?

— В управе небось хранятся бумаги. А коли затерялись, есть старики. Они хорошо помнят, могут засвидетельствовать, что все это истинная правда!

— Вы совершенно правы. Глас народа дороже любой бумажки!