Аполлон Еропкин - Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928 [litres]

При таких условиях рассчитывать на одно сочувствие земскому общественному начинанию в страховом деле не приходится. Необходимо позаботиться о чем-то более существенном; нужна синица в руки, чтобы привлечь население к земскому страхованию.

Мне думается, что кооперативам надо было бы предоставить 45 % скидки с тарифов без комиссионных.

Вторым существенным препятствием распространения земского страхования служит очень популярная идея о кооперативном страховом союзе и собственном кооперативном страховании. Эта идея может совершенно задушить земское страхование, особенно там, где кооперация развита широко, т. е. на Кубани и на Дону.

Я не знаю, возможно ли соглашение с Центро-Союзом в Москве, может быть, о взаимном перестраховании рисков или об иной форме содружества, памятуя известный афоризм, что худой мир лучше доброй ссоры. Особенно уместно было бы такое содружество в деле страхования жизни: именно кооперативы могут предоставить широчайшее поле для операций по страхованию жизни, ибо кооператоры исчисляются сотнями тысяч, если не миллионами. Чисто земское страховое поле здесь значительно уже: земские служащие скорее заинтересованы в пенсионной или эмеритальной кассе, нежели в страховой. А земские гласные и земские избиратели? Как, через какие органы подойти к ним, чтобы пробудить в них желание застраховать свою жизнь?

Организации страхования скота и хлеба от градобития также всего удобнее было бы провести в содружестве с кооперативами, ибо этим видом страхования, скорее всего, заинтересуются сельскохозяйственные производительные кооперативы.

Так намечается мне почва для соглашения с центральным кооперативным союзом: войти в обоюдный перестраховочный договор, имея различные объекты страхования.

Что касается, в частности, организации земского страхования на Северном Кавказе, то я уже говорил, что район этот необходимо расширить и на Донскую область, и на восточную часть Украины, примыкающую к Дону.

Главным пунктом, куда тяготеет вся экономическая и финансовая жизнь этого края, является Ростов. Поэтому с Ростова и необходимо начинать земскую страховую организацию, во что бы то ни стало стараясь войти в контакт с союзами кооперативов, владычествующими в этой области.

Необходимо лишь заранее знать, что победоносный лозунг Цезаря [331]: veni, vidi, vici – здесь не подойдет. Наоборот, Земскому страховому союзу придется поработать, и много поработать, придется отвоевывать свое страховое поле шаг за шагом, прежде чем почувствовать под собой твердую почву.

Первого октября возвращаюсь в Киев. Моя комната уже занята другим жильцом. Помещаюсь в коридоре, за шкафами: не беда!

Гетман [332]и Лизогуб вернулись из Берлина. Надо попытаться устроиться на Украине. После долгих ожиданий Лизогуб наконец принял меня с рекомендательным письмом. Но ни от разговора моего, ни от письма – никакого впечатления. Надо действовать как-нибудь иначе. Обращаюсь к Варун-Секрету, обращаюсь к Курило (директор Департамента окладных сборов), к князю Голицыну [333](председатель Протофиса [334]), к Лерхе [335](товарищ министра финансов). Дело что-то не клеится: Курило отсылает к Варун-Секрету, князь Голицын не желает даже принять меня лично, а ведет со мной переговоры через своего чиновника и через него же высылает отказ (по-товарищески!). Лерхе не находит ничего лучшего, как посоветовать мне взять место податного инспектора где-либо в уезде. Как будто сам Лерхе получил какую-то особую привилегию на занятие высших должностей, и как будто это ничтожество чем-либо выделяется из толпы! Ничтожные люди!

Решаю ни с чем возвратиться в Москву и выхлопатываю все необходимые документы и от немецкой, и от советской власти.

Мне удается устроиться с санитарным поездом Красного Креста с Балашовым. День отъезда уже назначен. Но судьба решила иначе. При свидании Лерхе сообщает мне, что сегодня вечером состоится заседание всех находящихся в Киеве членов Государственной думы. Иду на это заседание. Прения – бесцветные и ничего не значащие, главную скрипку играет Павел Милюков, теперь уже Савл [336]. Встречаю многих знакомых. Пуришкевича едва лишь узнал по голосу, настолько он изменил свой вид, превратившись в какого-то моряка. Между другими встретил, уже выходя из собрания, Родичева; говорит, что только что приехал из Петербурга. Узнав о моем желании возвратиться в Москву, Родичев изумился и положительно не советовал ехать, чтобы не попасть в застенок. Он сам еле выбрался из Совдепии по чужому паспорту чуть ли не с переодеваниями.

Пришлось задуматься, что делать? С одной стороны, тоска о близких, а с другой – опасение ареста. К тому же и мои бесплодные поиски работы в Совдепии также памятны: какая будет польза для семьи от моего возвращения. И эти вечные надежды на скорое падение советской власти. Лерхе, который всегда все знает, утверждает по достоверным сведениям, что меня арестуют, если я вернусь в Москву. От Ленина все станется. Решено. Остаюсь в Киеве.

Но ведь и в Киеве нужны деньги, а мои уже на исходе, я истратил их на поездки по поручениям Земского страхового союза, не взяв никакого аванса.

Опять отправляюсь к Варун-Секрету, где в качестве чиновника особых поручений встречаю князя Голицына, товарища моего сына по лицею. Может быть, и мой сын также бы устроился в Киеве, когда помыкнулся ехать со мной. В моих скитаниях в эмиграции мне всегда помогала судьба. Но была бы она столь же милостива и к моему сыну?

Варун-Секрет откликнулся на мою просьбу о месте.

– Не хотите ли поехать в Крым в качестве уполномоченного по устройству украинских беженцев?

– Конечно, хочу!

Меня откомандировали в распоряжение Беженецкого департамента к господину Старицкому, сыну знаменитого драматурга [337], присяжному поверенному, перегруженному работой сверх меры: в департаменте Старицкого ожидали часами и редко дожидались.

Легко представить себе, что творилось в департаменте в такие редкие минуты. Понятно, что при таких условиях моя командировка в Крым сильно затянулась. Проходили недели. Я успел съездить в Житомир к своему приятелю А. М. Иванову, прогостил у него неделю. Командировки все не было. И лишь 1 ноября я получил, наконец, долгожданные бумаги и 3000 рублей аванса на поездку – первый мой заработок после выезда моего из Москвы.

Крым

Я выезжал из Киева в Крым уже под выстрелы начавшихся там беспорядков, сначала в университете, а затем и на улицах. Среди немецких войск на Украине также началось разложение после победы Антанты. Это было начало конца гетманщины. О выезде по железной дороге нечего было и думать: вокзал представлял собой осажденную крепость.

2 ноября рано утром я вновь выехал по Днепру на Екатеринослав в качестве украинского уполномоченного в Крым к правительству генерала Сулькевича [338]. По дороге мне поручено было заехать в Елизаветград по поводу бедствий одного женского института. Однако ни о каких заездах не могло быть и речи, настолько на Украине, а в частности в Елизаветграде, было неспокойно.