Аполлон Еропкин - Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928 [litres]

В Ялте же я встретил и Надю Соколову из Москвы, и она впервые рассказала мне и успокоила меня относительно моей семьи, что она на своей квартире в Москве живет пока благополучно.

Легко себе представить, как я рад был этой встрече. Впрочем, Надя с мужем вскоре же уехали из Ялты за границу.

Пользуясь хорошими отношениями с Богдановым, я просил его устроить меня куда-либо представителем от Крымского краевого правительства. В начале декабря он вызвал меня в Симферополь. Там же в это время находился и бывший министр финансов П. Л. Барк [343]в качестве эксперта по финансовым вопросам при крымском правительстве. При его посредстве Богданов устроил мне командировку в Ростов для заключения займа в 100 миллионов рублей ростовских кредитных билетов для Крыма.

Одновременно крымское правительство поручило мне обследовать на Дону вопрос о продовольствии: не может ли донское правительство снабдить Крым семенами и хлебными запасами.

С этими двумя поручениями и с 3000 рублями аванса 14 декабря 1918 года я отправился из Симферополя в Ростов. Железнодорожное сообщение в Крыму было сильно расстроено; с большим трудом и с большими задержками дотянулись мы кое-как до Керчи, и то лишь на третьи сутки, на каком-то экстренном поезде, вытребованном по телеграфу очень настойчиво каким-то офицером, чуть ли не самозванцем.

Но выбраться из Керчи было нелегко, ибо никаких пароходов до Новороссийска не предвиделось.

Ни морское, ни военное начальство не могли нам в этом помочь. Даже моя магическая бумага, что я еду за деньгами для крымского правительства, а следовательно, и для всех служащих в Крыму, не оказывала действия, ибо само начальство было бессильно помочь нам.

В конце концов мы, пассажиры, собственными стараниями разыскали в порту старенький военный пароходик «Казбек», который шел в Новороссийск. Но затруднение было в погрузке угля: команда отказывалась его грузить, пока ей не выплатят жалованье. А платить было нечем. Пришлось сидеть у моря и ждать погоды. Первую ночь мы с инженером, начальником донских железных дорог, в распоряжении которого был собственный вагон, ночевали с большими удобствами в этом вагоне. Затем, понадеявшись на «Казбека», вагон отпустили обратно. Но «Казбек» и не думал уходить. Не желая ночевать на пароходе из-за морской качки, я начал разыскивать ночлег в городе. О гостинице нечего было и думать, мы уже давно отвыкли от такого комфорта. Я вспомнил, что страховые деятели очень рекомендовали мне агента общества «Саламандра» господина Корти, почтенного и уважаемого в городе человека. Обращаюсь к нему с просьбой ночлега. За вечерним чаем сошлись все вместе, оказались общие знакомые по Петербургу. Пробеседовали мирно весь вечер и условились, что я ночую у них в столовой. Хозяин собрался в клуб, я пошел его проводить, пройтись по городу; по дороге зашел в какое-то кафе или кабаре. Выпил кофе, послушал музыку, иду за моим знакомым в клуб, чтобы вместе возвратиться на ночевку. Его уже в клубе нет, ушел домой, не дождавшись меня. Отправляюсь к нему на квартиру; все темно; звоню, никто не отворяет. Звоню, стучу – все напрасно. Ночной сторож принимает во мне участие, тоже звонит и стучит, и тоже напрасно. В Керчи в это время было неспокойно, и лишь накануне неподалеку вырезали целую семью. Вероятно, мой новый знакомый, посоветовавшись в клубе, перепугался принять в дом малоизвестного человека и предпочел отсидеться в квартире взаперти, нежели пустить меня ночевать.

Ночью пошел бродить по городу и случайно натолкнулся на ресторан, который уже запирался. Обращаюсь к хозяину и рассказываю ему про свое критическое положение. Хозяин, очевидно, был не из трусливых и разрешил мне переночевать в общем зале ресторана.

На следующую ночь мы вышли из Керчи на «Казбеке»: пассажиры сложились и заплатили за погрузку угля. Была вторая половина декабря, и я сильно опасался, что будет качать, так как совершенно не переношу качки. Как только мы вышли из пролива в открытое море, начало сильно качать. Я уже приготовился к страданиям, как стало постепенно стихать, и ночь прошла спокойно. Оказалось, что капитан парохода, старый морской волк, плававший и в Балтийском, и в Северном морях, боялся качки не меньше меня и боялся не за себя, а за свой ветхий «Казбек», машина которого настолько износилась и обветшала, что не выдержала бы большой волны; и он завернул обратно в бухту. А к утру волна улеглась, и мы благополучно дошли до Новороссийска при зимнем штиле – редкое явление. Погода стояла теплая и тихая, так что я ехал в летнем пальто. Даже по дороге из Ялты через яйлу я дрожал в этом пальто, прикрывшись лишь манто; более теплой одежды у меня и не было.

В Новороссийске мы с моим инженером пошли гулять по городу. Было 22 декабря, но солнце жгло немилосердно, и было жарко даже в летнем пиджаке. Но только лишь мы миновали туннель и очутились в открытом поле за горами, погода сразу изменилась, повеяло холодом, через окна засвистел ветер. Наутро мы в Ростове.

Опять на Дону и на Кубани

Распростившись с любезным моим спутником, прежде всего отправляюсь в Государственный банк насчет займа. Управляющий господин Гульбин [344]очень любезен, и с ним уладить дело нетрудно. Видимо, он сам гордится своим детищем – новоиспеченной экспедицией государственных кредитных билетов. Действительно, по виду кредитки очень хороши, не хуже царских. Уговариваемся с ним, что он вышлет в Крым 100 миллионов рублей в четыре приема по 25 миллионов в месяц.

Остается уладить дело в Новочеркасске с донским правительством.

Припоминаю при этом рассказ Л. Ф. Давыдова [345], директора кредитной канцелярии, как он перепугал известного заграничного банкира, обещав ему рассказать в газетах, как легко за завтраком или на прогулке, в коляске, с сигарой в зубах заключаются многомиллионные займы за границей.

Чтобы покончить с займом, решаю вечером ехать в Новочеркасск, где помещается донское правительство. На вокзале соображаю, что уже 23 декабря и что завтра сочельник: быть может, у правительства не будет приема. Решаю на несколько дней праздников проехать в Луганск к своим родным, где, кстати, прозондировать почву и о хлебных запасах.

В Луганск попадаю лишь на первый день Рождества. Гор-ы [346]встречают радушно, и Серафима Константиновна тронута до слез. Однако наедине рассказывает мне, как неприветливо встретили ее и как ей было тяжело здесь жить. Она еле добралась до них из Царского Села, распростудившись сама и простудив ребенка, свою внучку. По обыкновению, дорогой растеряла весь свой багаж, отправила его совсем по другому адресу, под Одессу, и теперь осталась в одном платье. Прошу ее на другой же день заплатить Гор-мам за стол. По-видимому, это их пристыдило, и они усиленным радушием старались загладить прежнюю горечь сестры.