Александр Быков - Секретная должность агента Рейли

— Вы из Риги? — Спросила одного из них Мура. Ей показалось, что это бывший студент и, следовательно, он мог учиться там в университете.

— Да, — певуче ответил латыш, — оттуда.

— А почему не едете домой?

— Что там дома? Есть нечего, кругом немцы, вот прогоним их и тогда вернемся.

— Ой, — Мура вспомнила, что должна была познакомить с Кроми таких же латышских парней, которые хотели бороться с немцами. Те так и не появились. Если захотят, представлю их на обратном пути капитану, латыши борются за свою независимость, значит их много, не помогу одним, помогу другим.

Переход прошел гладко, и уже на следующий день Мария Игнатьевна со слезами обняла детей. Она пробыла в Йенделе шесть дней, больше не могла, обещала латышам выйти в условное место. Обратная дорога затруднений также не вызвала, разве что пеший переход по болоту. Латыши были пунктуальны, точно в срок привели её в деревню, куда приехал Кроми. Мура увидела капитана, бросилась на шею.

— Слава богу, все живы, и переход прошел благополучно. Ты скучал?

— Да, милая. Поедем скорее, в посольстве все готово к твоему возвращению.

— Френк, я хочу тебе представить этих ребят, они латыши, желают бороться с немцами за свободу Латвии.

— На самом деле? — Кроми обернулся к проводникам.

— Разрешите представиться, — по-военному отрапортовал студент из Риги. — Шмидхен.

— Ян Спрогис, — представился второй парень.

— Ты за них ручаешься? — спросил Муру Кроми.

— Вполне, они мне так помогли на границе.

— Хорошо, господа, третьего дня я жду Вас в посольстве Великобритании, если Вы действительно готовы сражаться против немцев, нам есть о чем поговорить.

Из посольства Мура позвонила Локкарту в Москву. Он был обрадован, сказал, что произошло столько событий, что не хватит и вчера, чтобы рассказать о них. Локкарт просил Муру скорее приехать назад. Кроми стоял рядом у телефона и отрицательно крутил головой.

— Я приеду послезавтра, — сказала Локарту Мура, — в Петрограде я должна повидать знакомых, мы условились.

Что тут поделать? Локкарт смирился. Едва трубку телефона положили на место, Кроми схватил Муру и поволок в спальню.

— У нас есть целые сутки, это двадцать четыре часа счастья, которые я никому не отдам, — шептал капитан, — Из-за тебя я остался в России, не знаю, вернусь ли я на родину, но я ни о чем не жалею, я был полезен своей стране, я был любим, и, если мне будет суждено дожить до старости, я буду вспоминать 1918 год как лучший год в моей жизни.

Через день, как и обещала, Мура уехала в Москву. Кроми встретился с латышами.

— Вы воевали?

— Да, разумеется, — Шмидхен назвал номер латышского полка имя и фамилию командира.

— Хорошо, — одобрил Кроми, — а что, собственно, Вы от нас хотите?

— Мы не знаем, — в один голос ответили латыши, — мы хотим бороться с немцами за освобождение нашей Родины от германской оккупации, за установление там свободной народной власти.

— Вы большевики?

— Нет, мы дезертиры, не хотим участвовать в уничтожении русского народа руками латышских парней. Большевики пользуются тем, что наша родина, под немцем и командуют латышами, как будто знают, что им некуда податься.

— А разве латыши не есть железная гвардия большевиков?

— Нет, многие ненавидят Советы, и все без исключения хотят домой в Латвию, вот поэтому мы и желаем бороться за освобождение нашей страны от немцев.

— Похвально, господа! А теперь представьте себя на моем месте и спросите, почему я должен вам верить?

— Пойдем, Ян, — Шмидхен с ненавистью посмотрел на Кроми, — мой дядя всю жизнь ломил на шахтах в Ланкашире и ничего от англичан кроме грубости не слышал.

— Не надо горячиться, господа, Вы должны меня понять, я же вас не знаю. А вдруг ваш дядя — товарищ Петерс из ЧК? Он кстати, тоже трудился до революции в Британии на угольных шахтах.

Латыши переглянулись.

— В нашем полку был Петерс, и не один, это распространенная в Латвии фамилия, как Петров у русских. Мы не можем сказать о нем ничего определенно.

— Так вы его не знаете?

— Кого, Петерса? Знаем! Гуннара Петерса знаем, Мартина Петерса.

— Якоба Петерса слышали?

— Нет, этот не из нашего полка.

«Туговаты на ум ребята, — подумал Кроми, — но это ничего».

— Хорошо, я вам помогу, приходите в начале августа, я подумаю, как подсобить вашему делу.

Рейли уехал из Вологды 20 июля, через три дня после Радека. Он был свидетелем его разговора с Линдлеем, высидел больше двух часов за дверями и остался незамеченным. Даже Калисфена не знала, что он в доме. Не знал об этом и Линдлей, консул Бо сохранил местонахождение секретаря вице-консульства в тайне по простой причине: он, как и Рейли, имел отношение к той же организации и, разумеется, прикрывал товарища по оружию.

Вологодские чекисты сразу же после отъезда Радека взялись разоблачать контрреволюцию, которая свила гнезда в посольских апартаментах. Впрочем, до самого отъезда дипломатического корпуса они действовали осторожно.

Зато после 25 июля, когда Вологда утратила статус Дипломатической столицы развернулись вовсю. Счет арестованных шел на десятки. Некоторые признавались, что контактировали с представителями военных миссий, часто упоминалась фамилия секретаря британского вице-консульства Гиллеспи.

Начальник Вологодской ЧК Уваров отдал приказ о задержании англичанина. В списках дипломатов, уехавших в Архангельск его не было. Личная неприкосновенность, которой так бравируют дипломаты, хороша в мирное время, но когда идет война, на эти бумаги мало кто обращает внимания. Тем более что Британия не признала Советскую республику и, следовательно, никакие иммунитетные бумаги не действовали.

Кто-то из задержанных сказал, что Гиллеспи, вероятно, русский или еврей, уж слишком хорошо говорит, правда с легким южным акцентом, как житель Одессы. Приказ о розыске и задержании его последовал незамедлительно.

Но что они могут, эти вчерашние рабочие, эти революционеры, пол жизни гремевшие кандалами на этапах! Рейли загодя обманул их всех. Он наклеил короткие усики, оделся в кожаную куртку, краги. На лбу приспособил большие очки, как у авиаторов или шофферов. В таком виде англичанин стал совершенно неузнаваем. Он явился в канцелярию губерского исполкома, предъявил свои настоящие документы на имя Рейли. Машинистка заглянула в черный список, такая фамилия не значилась. Рейли попросил выписать ему бронь на поезд в Москву через Петроград, выразительно глянул на девушку своими черными глазами и протянул шоколадку, презент.

Машинистка покраснела и быстро напечатала разрешение на приобретение билета «английскому подданному Сидилю Рейли». Сидней поморщился: «дура безграмотная»; вежливо поблагодарил, поставил печать в канцелярии и отбыл из Вологды.