Александр Быков - Секретная должность агента Рейли

Второй экземпляр разрешения остался в бумагах Вологодского исполкома главным свидетельством пребывания в городе знаменитого агента британской разведки.

26 июля, когда был отдан приказ об аресте Гиллеспи, Рейли находился в Петрограде в гостях у одной приятной дамы и готовился отбыть в Москву. Все важнейшие дела теперь были только там. Накануне он встретился с капитаном Кроми.

Капитан рассказал ему о двух латышах, желающих воевать с Германией. Рейли заинтересовался, и в первый день августа они встретились вчетвером в британском посольстве. Разговор был долгий, Рейли задавал латышам вопросы, те отвечали. Больше всего англичан интересовало отношение латышских стрелков к Советской власти. Кроми слышал это уже во второй раз, и у него пронеслась мысль, что латыши говорят как-то заученно. После ухода гостей он поделился этим соображением с Рейли.

— Я ничего не заметил, — сказал тот, — обычные не очень грамотные прибалтийские парни, упрямые и, думаю, жадные до денег. Есть великолепный способ проверить их порядочность.

— Говорите, Сидней, — ваш опыт мне очень интересен.

— Мы дадим им утку: пакет с деньгами и компрометирующий документ на кого-либо из известных людей. Если это обычные жулики, они скроются с деньгами, если последуют репрессии, значит новый председатель ЧК Якоб Петерс всё-таки кому-то из них дядя.

— Но должен быть соблазн?

— Разумеется. Я положу в пакет 12000 рублей. Им такие деньги и не снились. С ними в пакете будет лежать письмо на имя Радека, сообщающее, что эти деньги есть плата за его отличную провокаторскую работу в Вологде.

— А что случилось?

— Он выступал на митинге в железнодорожных мастерских и призвал рабочих объединиться вместе с немецкими солдатами против англичан и французов.

— В самом деле?

— Это факт, и несколько сотен свидетелей. Об этом даже в газетах писали. Радека рабочие хотели побить, но он замахал пистолетом и заорал, что с Вологдой будет тоже, что случилось с Ярославлем.

— Какой интересный коммунист этот Карл Радек, с ним надо быть осторожнее даже ближайшим соратникам! — покачал головой Кроми.

— Вот поэтому. Ленин лично просил Рэнсома приглядеть в Вологде за Радеком, — заметил Рейли. — Он говорил об этом Линдлею, а я слышал. Приглядел, называется. Вот мы и представим, будто Радек — немецкий агент.

— Этим большевиков не удивишь, там все агенты.

— Знаете, Френк, я не разделяю этой теории насчет немецкого хозяина большевиков. Конечно, Ленин заигрывал с немцами, боролся с царским правительством против войны, был пораженцем, наверняка брал у немцев деньги на дело революции, но вряд ли был их агентом. Он просто воспользовался ситуацией, гениально воспользовался, я Вам скажу, подобрал ни много ни мало шестую часть земли и вот уже более полугода делает со страной все, что хочет. Это поступь титана.

— Вы хотели сказать тирана?

— Да, в данном контексте это одно и тоже. Мы сейчас даем деньги всем, кто попросит на борьбу с большевизмом, и что? Теперь все они будут считаться агентами британской разведки? Да полстраны наберется таких агентов.

— Давайте все же вернемся к нашим латышам. Для чего, собственно, они нам нужны?

— Для того же, зачем были нужны большевики Генеральному штабу германской армии. С целью свержения существующего строя.

— Но не силами же этих двух дезертиров.

— Конечно нет, но у них остались земляки, недовольные Советской властью, их, латышей, в Москве много. Они реальная организованная сила и, если они пойдут против большевиков, тем не устоять. Поэтому начнем игру с нашими парнями, прощупаем их на предмет общечеловеческих слабостей.

Через несколько дней Шмидхен и Спрогис выехали в Москву, имея при себе пакет с деньгами и компрометирующими Радека сведениями. Локкарт получил пакет в полной сохранности. В нем было письмо от Кроми, бумаги про Радека и деньги. На месте были даже условные ниточки, которые Кроми как бы невзначай, приклеивал к каждой посылке.

Локкарт посмотрел на парней: простые лица, честные, прямые люди.

— Я благодарю вас, господа, за работу, — сказал он латышам, — вот ваш гонорар, пока небольшой, но дальше сами понимаете, все может случиться. Он открыл кошелек и подал каждому по пятьсот рублей. Латыши радостно заулыбались.

— Нам такие деньги и за месяц не заработать.

— То ли еще будет, господа. Мы умеем щедро платить за услуги. Поживите пока в Москве. Пообщайтесь с земляками. Мы вас найдем по адресу проживания. Напишите его на листке бумаги.

В тот же день на столе у Петерса зазвонил телефон. Кто-то сказал по латышски:

— Коготок увяз.

— Всей птичке пропасть, — ответил председатель ВЧК. Он понял, что план удался.

Утро 26 июля покинувшие Вологду дипломаты встретили в пути. Слуга американского посла Филип Джордан в поездах всегда чувствовал себя главным. Еще до службы у Френсиса он работал проводником пульмановского вагона.

Этот островок роскоши на транспорте был достижением американской инженерной и дизайнерской мысли. Начальники всех уровней говорили Филипу: люди платят за комфорт, проводник в поезде обязан это комфорт обеспечить. Конечно, здесь в России у дипломатов в поездах нет таких роскошных интерьеров, как в Америке и Европе. Всё, что получше, уже давно реквизировано большевиками, но и то, что есть: отдельные купе с занавесками и бельем всё равно по революционным временам — это высший класс, ибо основная часть пассажиров вынуждена ютится в общих вагонах или, того хуже, в теплушках.

Филип посмотрел за окно. Перед ним простирался однообразный пейзаж: белоствольные березы и темные ели на многие мили вокруг. Чем дальше они продвигались к северу, тем меньше было обработанной земли с посевами различных культур и все больше встречалось леса.

«А ведь это огромное богатство, — рассуждал слуга, — достаточно любому деловому человеку взять эти леса в концессию, и в кратчайший срок он осуществит американскую мечту, станет миллионером».

— Филип, — услышал он голос посла, — принеси кофе.

— Слушаюсь, господин губернатор!

— Ты знаешь, я очень волнуюсь за Армора, он остался в Вологде во главе миссии и сейчас наверняка держит с большевиками сражение за наш дом. Они точно попытаются выселить оставшихся дипломатов из посольских особняков.

— Полагаю, что господин Армор достаточно энергичный джентльмен, чтобы решить этот вопрос, — вступил в разговор личный секретарь Эрл Джонсон. Он весьма ревниво относился к Норману Армору, понимая, что статус первого секретаря посольства и, де-факто главного помощника посла, позволяет тому иметь свое мнение и, более того, рекомендовать к исполнению какие-то собственные идеи. Личный секретарь, напротив, всего лишь статист. Теперь, когда Армора нет рядом, роль его, Джонсона, при после должна неизмеримо возрасти.