Александр Быков - Секретная должность агента Рейли

«Наконец-то я у своих, — подумал подпоручик, — надо осмотреться, ведь предстоит серьезная боевая работа по освобождению страны». Он верил, что в содружестве с войсками союзников он вернется, чтобы освободить от большевиков сначала Вологду, потом Ярославль и победителем войти в Первопрестольную.

Рейли появился в квартире Локкарта в Хлебном переулке, как всегда, неожиданно. Не предупредил, зашел утром, словно в присутственное место. Мура была еще в халате, сам Локкарт только что позавтракал и собирался читать утренние газеты.

— Сидней, Вы как всегда без предупреждения.

— В нашем деле предупреждать — значит обрекать себя на провал, я в последнее время никогда два раза одной дорогой не хожу, две ночи подряд в одном месте не ночую, а Вы говорите, — предупредить. За вашей квартиркой наверняка следят товарищи из ЧК. Я только что из Вологды, там сейчас жарко.

— Надеюсь, не в смысле температуры?

— И в этом смысле тоже, на улице душно, дождей нет. Большевики нагнали в город солдат. Кедров произвел массовые аресты, часть наших людей в застенке, часть перешла на нелегальное положение. По сути дела, в случае подхода союзников из Архангельска поднимать восстание в городе уже не кому.

Я пытался спасти остатки организации, снабдил их деньгами и документами для переправки на Север, надеюсь, они доберутся до наших благополучно.

— Кедров — фамилия известная, мне про него докладывал британский консул в Архангельске. Это симбиоз высокообразованной личности и законченного мерзавца с садистскими наклонностями. Чем то он мне напомнил Оскара Уайльда, в худшем, разумеется, ракурсе, — размышляя, сказал Локкарт.

— Что, Кедров тоже деятель искусств?

— В какой-то мере, говорят, он виртуозный пианист, среди поклонников его музыкального дарования сам Ленин.

— О, это для большевика высшая степень признательности.

— Господин Рейли, не угодно ли Вам кофе? — спросила гостя Мура.

— Спасибо, с некоторых пор я кофе не пью. Как-то раз в Вологде попросил заварить капучино, так мне грозились плюнуть в чашку для создания пены.

— Да что Вы говорите? Людишки теперь способны на всё, даже в провинции, я хоть и был в этом городе один раз, но вынес о нём самое негативное впечатление.

— Это практическое воплощение теории классовой борьбы: падение нравов, утрата сословного уважения. Как у них там? «Мы наш, мы новый мир построим, кто был никем, тот станет всем». Какая мерзость, даже стихи не смогли грамотно перевести!

— Это не важно, эта песня не для изысканной публики, она груба, энергична и зовет к разрушению. Что еще надо для гимна ниспровергателей устоев?! Кстати, Сидней, как там поживают латыши, которые устали от царства интернациональной сволочи и хотят прильнуть к истокам народной жизни в своей маленькой и гордой стране? — спросил Локкарт.

— У меня в планах встретиться с ними и, может быть, провернуть одну коммерческую операцию, так сказать, акт купли-продажи.

— Ну, Вы-то, понятное дело, хотите дать им денег, а вот что взамен?

— Попытаюсь купить у них совесть. Всю без остатка, конечно если она у них есть.

— Сидней, ну вы шутник! Откуда же у большевиков совесть, если они грабят чужое имущество?

— А вот и посмотрим.

Англичане еще долго говорили о всяких делах. Локкарт жаловался, что по отношению к нему после высадки в Архангельске союзного десанта у большевиков не осталось ни капли почтения. Он говорил, что, если рассуждать здраво, то надлежит немедленно паковать чемоданы, но если следовать великой идее поиска на свою голову приключений, то нужно дождаться окончания этой «пьесы», тем более, что они сидят в ложе на лучших местах и все видят с самого близкого расстояния. Еще он подозревал, что большевикам известен шифр, и они читают все его донесения последнего времени. Но это были только догадки.

Рейли ушел быстро и незаметно. Кажется, еще минуту назад он сидел за столом, но тихо затворилась дверь, и всё, человек исчез. Из подъезда никто не вышел, куда делся гость, никто в квартире Локкарта так и не понял. Между тем, Сидней по лестнице проник на чердак и спокойно вышел на улицу через другой подъезд. Он два раза никогда не пользовался одной и той же дорогой!

Председатель ВЧК Якоб Петерс в задумчивости сдвинул брови:

«Внедрение недовольных советской властью стрелков в окружение Локкарта прошло гладко. Кажется, англичане заинтересовались, но почему молчат, почему до сих пор не вышли на связь, неужели что-то заподозрили? Да нет, ребята ведут себя правильно, бывают в кабаках, толкутся на рынках, проявляют признаки классовой распущенности. Надо ждать!»

Раздался телефонный звонок, голос в трубке по-латышски сказал:

— Появился человек, спрашивал у хозяйки, где мы, что делаем. Та отвечала, как условлено. Человек обещал прийти ещё.

— Так, дома сидите, кто-то из двух всегда должен быть дома.

Петерс в волнении встал из-за стола. Неужели это удача? Товарищ Ленин не зря поставил ему задачу скомпрометировать британского представителя Локкарта. Задача должна быть выполнена!

Рейли посетил латышей рано утром, спросил у хозяйки, где здесь проживает Шмидхен, та показала. Шмидхен был с похмелья, он долго мотал головой, стараясь прийти в себя после вчерашнего и понять, что говорит ему английский гость. Спрогис был тут же, слушал. Рейли не торопился, он знал, что латыши долго обдумывают любое дело, потому как соображают: неправильно поймешь — неправильно сделаешь, и никакой благодарности за это не будет, тем более денег.

— Мне нужно, чтобы Вы познакомили меня с латышским командиром из действующей части, желательно дислоцированной в Кремле.

— У нас есть такой, — заволновались дезертиры, — его фамилия Берзиньш, он командир, артиллерист.

— Вы ручаетесь за его лояльность делу?

— Эдвард надежный друг, он преданно служил царю и был награжден. У него медали и крест георгиевский. В прошлом году его произвели в офицеры. Теперь он не хочет служить новой власти, потому что хочет домой в Ригу. Он мечтает быть художником. Он даже учился по этой части.

— Вы хорошо осведомлены, это внушает сомнение.

— Просто мы земляки и всё друг про друга знаем. Я, например, знаю, Ян — Шмидхен показал на второго латыша, — до совершеннолетия под себя мочился.

Второй латыш Спрогис что-то зло ему ответил на своем языке и, сложив руки на груди, замер у стены.

— Обиделся, — заметил Шмидхен, — а я чего, я не хотел, просто для сравнения сказал.

— Когда я могу увидеть вашего Берзиньша? — спросил Рейли.

— Мы узнаем, он же не простой солдат, командир….

В тот же вечер в кабинете у Петерса решался важный вопрос: соглашаться Берзиньшу на скорый контакт с английским агентом или тянуть время?