Юлия Верба - Троеточие… [litres]

Глубокой ночью, когда все, кто мог, сошел на берег и только грузчики перекрикивались, поднимая из трюмов контейнеры с продукцией и загружая их в вагоны, Иван тихо прошел к себе в кладовку и приступил к заключительной части операции.

Вот за этим занятием и застукал его стармех команды рефрижераторщиков, он же Дед. И деваться было некуда: Ваня как раз потихоньку вытягивал из трубы самый главный трофей – рулон ткани с люрексом.

– Ну вот, теперь понятно, почему труба с пометкой серой краской лежит на полке «Ремонт», – прогудел Дед насмешливо, и Ванька моментально понял, на чем он прокололся: по их договору, механики места повреждений отмечали красной краской. Он же после устранения проблемы места сварки помечал серой краской, но никогда не занимался обратной сборкой, по давней морской традиции считая, что крутить гайки – не царское дело, и уж тем более никто не заливал гайки краской со всех сторон.

– А в чем дело? Что вам надо? – пошел в атаку Беззуб. Терять ему уже было нечего. – Как все, так и я, и вообще!

– Не ори, пломбы простудишь, – веско прогудел Дед. – Мне до твоего товару дела нет – твои барыши. А вот задумка годная, давно обмозговываю что-то подобное, поговорим в следующем рейсе.

И добавил, уходя: – Ткань рулоном не носи, больно приметная форма. Размотай и сложи в чемодан, не светись.

– А что такое, имею право, меня таможня проверяла, – с вызовом снова начал Иван.

– Угу, а вот товарищи общественники так не думают, – послышалось из коридора. – Делай, что сказано, будешь пьян, сыт и нос в табаке, как мой батя говорил…

Пережитый испуг чуть не сыграл с Иваном злую шутку – выброс адреналина так и подстегивал сделать все вопреки советам Деда, но опыт прошлых лет быстро загасил гормональную вспышку.

Выход в город был отложен на полтора часа – оказалось, что это в рулоне люрекс послушен и покладист, а вот в стопку в маленькой каюте его сложить ой как трудно, тем более одному. И в чемодан его так просто не утолчешь, и плотно связать нечем. В общем, не готов оказался Иван к таким испытаниям. Но любая работа всегда приходит к концу, и укрощенный люрекс был помещен в чемодан, еще и место для джинсы́ осталось. Так что еще всего два визита на борт – по два чемодана и один баул – понадобились Ивану в тот отпуск, чтобы перетащить свои сокровища в места обратного превращения товара в деньги.

Высшее Людкино образование накрылось медным тазом еще в семидесятом. Восстанавливать даже на заочном после прогула сессии первокурсницу никто не собирался. Нила утешала, что прогресс есть – ее саму из техникума выперли, а Людка его закончила, в институт поступила и даже месяц отучилась. Так что, глядишь, внуки точно при высшем будут…

Тем более Толику наконец-то снова открыли границу, и упертый электромеханик укатил в первую полноценную шестимесячную загранку. Можно вздохнуть свободно. Жизнь налаживается. К всеобщей радости, Людка после жизни на ледоколе вернулась конструктором в родное заводское бюро. Ее шуточки и розыгрыши стали после Дальнего Востока еще более дерзкими и анекдотичными.

Начальник конструкторского бюро завода строительно-отделочных машин Леонид Маркович Иванов с умным и усталым лицом тихо дремал за кульманом. А что еще делать после обеда? Его подчиненные, слава богу, всегда задерживались – кто в курилке, кто в очередях. Коричневая вязаная жилеточка от его Риммы чудесно грела плечи и поясницу. За последние годы Леонид Маркович в совершенстве постиг искусство дневного сна – не роняя головы, не раскрывая рта и даже не всхрапывая. Раскусила его только эта шкода Канавская.

Людка уговаривала Рому и Эдика:

– Он же спит.

– И что?

– Ну так он вас не увидит.

– А если мы приклеим, а он проснется?

– Так тем более не увидит.

– А почему мы идем вдвоем? Одному же проще, – возмутился Рома.

– Так вот ты и пойди, – огрызнулся ведущий конструктор Эдик.

– Сам иди!

Людка ткнула костлявым локтем Эдика:

– Ша, герои. Тянем спичку – у кого короткая, тот идет.

Спичек, кстати, было всего две. Выпало Роме. Когда перспективный молодой инженер в обеденный перерыв клеит своему шефу на стекла два кусочка черной бумаги на ПВА, это значит, что он опять повелся на уговоры Людки Канавской, то есть теперь Вербы.

– У тебя цыган в роду не было? Ты же замолаживаешь так, что никто не помнит, как согласился, – шепнул Эдик, душась от хохота, глядя, как Рома подкрадывается к спящему Марковичу.

Рома тем временем положил бумажки на стекла и на цыпочках рванул за свой кульман. Оттуда – красный и вспотевший от волнения – он погрозил кулаком.

Людка хлопнула в ладоши. Начальник дернулся и дико взвыл, размахивая руками. Через секунду, оправившись от ужаса, окончательно проснувшись и сорвав очки, он уже метался среди кульманов:

– Придурки! Выговор! Всем! Каждому! Канавская! Канавская! Я же знаю, что это ты! Ты уволена!

– Что?! – Людка, совершенно серьезная, зашла с выпученными глазами. – Что случилось? Вам приснилось что-то страшное?

– Я не сплю на работе!

– Я просто предположила.

– Это все ты!

– Я что? Я – вот! – Людка приподняла авоську с парой морковок и кочаном капусты. – Я в овощной бегала. Шо вы орете на комсомолку?

– Ой, все! Вы меня до цугундера доведете! У меня аж сердце зашлось! Это все ты, Роман Петрович! На мое место метишь?

– Я – никогда! – пробасил смущенный Рома.

Чертежница Канавская вообще держала в форме и повышенной боевой готовности все конструкторское бюро. Вычерчивая новые узлы и детали и внося правки после испытания опытных образцов, Людка сочиняла новые шкоды. Феномен ее заключался даже не в том, что все соглашались в них участвовать, но что объекты ее шуточек, на удивление, никогда не обижались.

Рома спешил на свидание, нацепил свое пижонское пальто и ушанку, подхватил портфель, полез в карман за перчатками. Промахнулся. Раз, другой, – рука проскальзывала мимо накладного кармана клапана. «Ладно, потом достану перчатки, – подумал, – не Чукотка, главное успеть на остановку, а то потом жди полчаса следующего».

Что оба кармана качественно намертво зашиты через верх, он обнаружит уже в трамвае, когда попытается достать три копейки за проезд.

– Канава… Зараза…

– Господи, что это? Яичная скорлупа? Она же тут в прошлый раз была! Фу, я не хочу туда больше ничего класть. Там же можно уколоться и ботулизм подцепить или оспу! Ой! и бутерброд старый…

– Танька, не ворчи. Может, Эдик бактериологическое оружие тестирует, ничего не выбрасывай! Положи под скорлупу, как в прошлый раз. А бутерброд с чем, кстати?

– Да вроде с сыром, но надкусанный.

– Не, надкусанный, не хочу. Суй смело, поглубже. У него там двадцать тысяч лье под газеткой…